Константин Евграфов - Николай Крючков. Русский характер
Каждый из ратных героев Крючкова изначально свято хранил традиции русского воина – быть всегда готовым к подвигу во имя Родины, во имя «светло-светлой» Русской земли. Любовь к земле своих предков, одно из наиболее глубоких чувств, закреплена в русском человеке опытом всей многовековой истории нашего Отечества. И «идущий дорогами солдат» Крючков достойно прожил вместе с ними их ратную жизнь и вместе с ними обрел в памяти людей бессмертие.
– Роли на военную тему, – не раз повторял он, – нельзя лишать драматической силы и выразительности, иначе правда об ожесточенной, изнурительной битве с фашизмом будет неизбежно утрачена. Живя под мирным небом, нельзя забывать об огромной цене, заплаченной за мир нашими отцами и братьями.
Принято считать, что фильм «Бессмертный гарнизон» стал переломным в кинолетописи Отечественной войны. После него изображение войны на экране в черно-белых тонах стало уже неприемлемым. Читатели и зрители хотели знать о войне правду, сколь бы нелицеприятной она ни была. Но когда им показали лицо этой правды, лишенное грима, оно вызвало у многих ужас и нравственное неприятие – слишком оно отличалось от тех подрумяненных стереотипов, к которым они привыкли.
Фильм вышел в 1956 году почти одновременно с публикацией в «Правде» рассказа Михаила Шолохова «Судьба человека», который вызвал шквал гневных, раздраженных писем, обрушившийся на редакцию газеты: как только она могла напечатать этот злопыхательский пасквиль, оскорбляющий память советских воинов, искажающий их светлый образ! Что случилось с Шолоховым, который позволил себе неслыханную дерзость – вывести главным героем одного из военнопленных, которые считались трусами и предателями Родины! Андрей Соколов и в плену ведет себя как последний шкурник, не гнушаясь брать из рук фашистского офицера водку и хлеб! Возмущались в основном фронтовики – для них-то уж все пленные были предателями, независимо от того, при каких обстоятельствах они попали в плен. Это не имело ровно никакого значения. О чем уж тут говорить, если сам Сталин отрекся от собственного сына Якова Джугашвили, попавшего в плен!
И нужно было обладать большим гражданским мужеством художника, чтобы очистить человека от коросты предубеждений и показать его в истинном человеческом обличье со всеми его достоинствами и недостатками. Шолохов писал не о пленном, не о предателе, не об Андрее Соколове – он исследовал судьбу человека, пережившего неимоверные физические и нравственные страдания и сумевшего сохранить в себе все человеческое.
Люди завоевали Победу не в белых перчатках и прошли через войну, истекая кровью и обливаясь потом, смешанным с пороховой гарью. И вот это истинное лицо войны и нужно было теперь выставить на всеобщее обозрение.
А что же Крючков, как он пережил этот «переломный» момент в своем творчестве? Об этом он написал сам:
«Новое время потребовало качественно нового дыхания в искусстве, новой драматургии, новых актерских решений… «нажим» на пафос, героику, романтику военных баталий и прочие атрибуты из творческих арсеналов, не раз апробированные и растиражированные, подлежали списанию в архив. Требовалось иное. Что же?
Вместо лихого кавалерийского наскока – спокойное раздумье, вместо привычных лозунгов и воззваний – убедительные аргументы и доказательства, вместо неизбежного в военных условиях усреднения типажей на «солдат» и «командиров», «своих» и «чужих» требовалось неторопливое и внимательное рассмотрение каждой конкретной судьбы, характера, индивидуальности. Меня как актера все больше и больше привлекали острохарактерные роли, неоднозначные образы, разноплановые персонажи как положительного, так и отрицательного рода.
Играть разнохарактерные роли! Легко сказать… Для меня эта новая формула означала прежде всего отказ от прежнего актерского амплуа, от возвращения к тому, что так нравилось и зрителям, и товарищам по кинематографическому цеху. Распрощаться в известном смысле с Климом Ярко, с Сергеем Лукониным, с Кузьмой, Никитой – просто ли такое? Но после некоторого размышления я понял, что это к лучшему. В искусстве надо все время искать новые, нехоженые пути. В противном случае – это ремесленничество, не более».
Он нашел то, что искал, в спектакле Театра-студии киноактера «Бедность не порок», в котором сыграл роль Любима Торцова.
– Любим Торцов, – размышлял Крючков, – один из лучших положительных героев Островского. Нищий, бродяга, обиженный судьбой правдолюбец, он, как человек, сложен и прекрасен. Тут сколько красок, это играть – одно удовольствие.
Роль Любима Торцова, сыгранная на театральной сцене, стала для меня как актера переломным моментом во всем творчестве, отправной точкой отсчета, началом жизни того нового, неординарного и неоднозначного героя, поискам которого я посвятил годы, отдал немало душевных и физических сил. Вот с этой театральной ролью, мне кажется, и открылось мое второе дыхание в кино. И все сколько-нибудь сложные работы той поры берут начало от Любима Торцова. Я лично считаю, что и комиссар из «Сорок первого», и начальник автобазы из «Дела Румянцева», и даже Семен Тетерин из «Суда» – все они в какой-то мере от Торцова пошли. Хотя роли все эти очень разные, сложные и, я бы даже сказал, противоречивые.
Николая Афанасьевича стали теперь привлекать роли, через которые он мог показать сложный внутренний мир человека с его постоянной борьбой с самим собой, мир, в котором вечно противостоят друг другу долг и чувство, разум и инстинкт, совесть и искушения. Борьбой, от исхода которой и проявляется в человеке его истинная сущность. Сам Крючков этот поиск психологического содержания роли называл «разведкой в глубь человека». И одной из первых таких «разведок» было для него исполнение роли Королькова – заведующего автобазой в фильме «Дело Румянцева». Это была кинолента, одной из первых показавшая реальную мирную жизнь во всей ее сложности и противоречивости.
В шайке хапуг, воров и спекулянтов Корольков – заметная фигура. Свою духовную нищету он пытается скрыть за откровенной демагогией и мелочной суетливостью, которую выдает за бурную деятельность.
Здесь впервые, играя современников, Крючков прибегает к внешнему перевоплощению: он отращивает усы, расчесывает на аккуратный пробор волосы и находит костюм, который сразу выдает в герое модного пошляка.
В шайке Королькова есть вор-рецидивист Шмыгло, для которого воровство – привычное дело, профессия. А ради чего ворует Корольков, должность которого вовсе не толкает на поиск куска хлеба? Бесцельной жадности не бывает – она должна быть объяснена. И Мольер («Скупой»), и Пушкин («Скупой рыцарь») объясняют жажду обогащения своих персонажей тем, что деньги, по их убеждению, дадут им власть над судьбами людей и даже над их чувствами.
