Степан Швец - Под крыльями — ночь
Настоящая боевая дружба не требует заверений, не нуждается в объяснениях, она познается в бою и проверяется в самых тяжелых, казалось бы, безвыходных положениях. А коллектив нашего экипажа был дружным и, главное, хорошо слетанным. Теперь мне уже не нужно было напоминать о необходимости следить за воздухом, за землей. Каждый член экипажа в совершенстве владел своей специальностью.
При составлении экипажей обычно предусматривалось распределение ролей в кабине стрелков таким образом: стрелок должен стоять у турельного пулемета — основной боевой точки, а стрелок-радист, занятый главным образом связью, находится внутри кабины, в свободное от связи время пересаживаясь к нижнему пулемету у задней полусферы.
Практически же в большинстве, экипажей выработалась иная расстановка. Стрелок-радист, как лицо, выполняющее более важные обязанности, обслуживал турельный пулемет, стрелок же находился у нижнего пулемета. А так как этим пулеметом в боевой обстановке почти никогда не приходилось пользоваться, то стрелок считался вспомогательным членом экипажа. Иногда летали без стрелка, иногда вместо него сажали в кабину пассажира, которому нужно было ознакомиться с боевыми вылетами — штабного работника, корреспондента и т. д.
Подобная расстановка была принята и в нашем экипаже. Для того, чтобы турель во время связи не пустовала, Вася Максимов решил усовершенствовать свое рабочее место: он вынес в турель основное управление рацией и теперь производил прием и передачу, не покидая пулемета. Таким образом, мы могли пользоваться одновременно всеми боевыми точками.
Бои под Сталинградом стоили гитлеровцам больших усилий и жертв, требовали непрерывного пополнения живой силой, техникой, боеприпасами. По всем дорогам, ведущим к городу, беспрерывно двигались эшелоны, колонны танков, артиллерии, автомашин. Нам иногда давали задание находить и уничтожать эти движущиеся цели. Это были свободные полеты, указывалась только основная магистраль или просто направление, и экипаж сам отыскивал цель. Такие задания назывались «охотой», а экипажи — «охотниками».
В числе «охотников» часто летал и я. Направление давалось в основном по железнодорожной магистрали Лихая — Сталинград: станции Суровкино, Чир, Тацинская, Морозовская, Обливская и другие. Обычно каждому экипажу указывали один какой-нибудь перегон между двумя станциями.
При массированном налете зачастую не так просто выявить результаты своей работы: на земле всё в огне, рвутся бомбы, в том числе и твои, цель поражена, а кем, собственно: тобою или другим самолетом? — установить трудно. В одиночном полете результаты бомбометания видны как на ладони.
На «охоту» горючее берешь с запасом. Легкие бомбы подвешены внутри, а снаружи — «пятисотка». Этот «гостинец» нужно сбросить на более крупную цель — например, скопление эшелонов. Остальные — по перегону.
События разворачиваются примерно следующим образом. На станции обнаружено несколько эшелонов. Заходим, прицеливаемся. Сбрасываем одну бомбу. По нас открыли стрельбу, но мы уже свое сделали, уходим дальше. Спускаемся ниже, до 500–600 метров. Видим, эшелон движется на восток. Для него достаточно одной или двух «соток». И так в течение всей «охоты». По возвращении докладываем: поразили на такой-то станции скопление эшелонов, на перегоне разбомбили столько-то эшелонов.
Штаб верит экипажам на честное слово, других источников информации нет. Нам верят, но и проверяют. И вот однажды, ознакомившись с донесением о результатах «охоты», во второй полет отправляется со мною комиссар Соломко. Он сел в кабину штурмана. Там удобнее и лучше обзор.
Летим с «контролером» на борту, но не унываем. Потому не унываем, что цель всегда найдется, а уж если найдется, то она своей участи не избежит.
Ночь лунная, светло как днем. Вот и железнодорожная магистраль. Пересекаем ее и идем параллельно дороге дальше на запад. Нужно найти станцию и сбросить «пятисотку». Внезапно Максимов докладывает:
— Товарищ командир! Обратите внимание, слева блестит что-то. Похоже на реку, но не река.
Я посмотрел — действительно, блестит длинная какая-то полоса, но реки в том месте быть не может. Надо проверить, что же это. Подлетаем ближе — по дороге движется длинная колонна танков. Тускло светят подфарники, и создается впечатление, будто играют блики на водной поверхности. Колонна направляется к магистрали.
На такую цель не жаль «пятисотки». Заходим под углом к направлению движения колонны, высота 800 метров — предельно низкая для бомбометания. Сбрасываем тяжелую бомбу. Она падает в голову колонны. Взрыв — и всё потухло, блеск прекратился. На месте взрыва сразу возник пожар.
— Метко ударили! — одобрил Соломко. — Ей-ей, не поверил бы, если бы своими глазами не видел.
Следующим объектом бомбардировки стал железнодорожный эшелон, двигавшийся на восток. Эшелон с горючим или боеприпасами, потому что сразу же начались сильные взрывы, пожар.
Полетели дальше и подбили еще три эшелона. Осталось две бомбы, а тут маленькая станция и на путях два эшелона. Надо поразить. Решили бросить одну бомбу. Зашли, прицелились и… не попали. Бомба немного не долетела. Если бы бросали две — наверняка попали бы.
Штурман злится:
— Ведь я целился из расчета на две бомбы, забыл, что буду бросать одну. Вот растяпа!
Зашли вторично, и опять неудача — попали в станционное здание, а эшелоны стоят невредимые, один в направлении на запад, другой — на восток. Бомб у нас нет, а цель осталась непораженной. Что делать?
— Обстреляем из пулемета? — предлагает Вася.
— Согласен, — отвечаю.
Светало. Мы отвернули подальше, затем полетели почти на бреющем вдоль дороги, я накренил машину влево, и Вася «прочесал» эшелон от хвоста до самого паровоза.
Гитлеровцы ответили шквальным огнем. Паровоз окутался паром, а мы ушли восвояси. Ушли бреющим, то есть на самой малой высоте, так как подниматься было опасно — уже день.
И надо же было случиться, что повстречали немецкий самолет, следовавший на приблизительно одинаковой с нами высоте.
— Самолет противника! — доложил штурман.
— А патронов-то нет, — меланхолически произнес Вася.
Я резко отвалил в сторону, фашист, заметив нас, — в другую, и расстояние между нами сразу увеличилось. Видимо, у него тоже патронов не было и встреча с нами ему была ни к чему. Он еще имел нахальство «поприветствовать» нас — покачать крыльями. Вася погрозил ему кулаком.
— Счастье твое, что у меня нет патронов, помахал бы ты крылышками по-другому…
Полет этот имел свои последствия.
