Вернер Герберт - Стальные гробы. Немецкие подводные лодки: секретные операции 1941-1945 гг.
Когда гроза прошла, я попросил врача пригласить стенографистку. Она присела на кровать в ногах пациента с блокнотом на коленях, взволнованная и смущенная. Меснер не мог увидеть ее — ни ее светлых волос, ни прекрасных голубых глаз. Он охотно отвечал на мои вопросы. В конце допроса кок выпалил:
— Герр лейтенант, я не преступник, я ничего не хотел красть!
— Зачем тогда утаивал продукты и продавал их на черном рынке? Зачем ты украл у своих товарищей фотоаппарат и форму? Более того, зачем вломился в чужой дом и магазин?
— Вы не поверите, но это правда: я хотел, чтобы меня арестовали. Я считал, что это поможет мне избежать войны. Мне не нравится эта война, герр лейтенант.
— Ты говоришь ерунду, Меснер, — сказал я в изумлении. — Зачем ты убежал тогда после суда товарищей? И почему стал снова воровать?
— Мои приятели лгали, герр лейтенант. Они сами меняли фотоаппарат и форму на кофе, шоколад и сигареты, а также на продукты, которые я приобрел в Данциге и Сопоте. Поверьте мне. Я поступал так только из-за недоедания.
— Пусть так, но почему ты хотел лишить себя жизни? Я не могу понять мотивов твоего поведения, Меснер.
— Я был в отчаянии. Мне хотелось кончить жизнь самоубийством. Я совершенно потерял голову. Со мной все кончено.
— Ты прав. Теперь тебе никто не поможет. Теперь тебе лучше помолиться во искупление души.
— Герр лейтенант, я не буду молиться даже сейчас. Я не верю в Бога. Я верю в коммунизм. Мой отец был коммунистом и погиб за веру во время Спартаковской революции [3]. Вот почему я осуждаю войну. Молиться бесполезно.
Я глядел на него с изумлением. Меня взяла оторопь от таких речей. Мне казалось, что кок спятил. Поскольку сделанных Меснером признаний было достаточно, я попросил девушку не стенографировать его последнее заявление. Отпечатанная стенограмма была отправлена на лайнер. Я не хотел, чтобы существование Меснера было более жалким, чем оно есть, но был убежден, что этот человек на самом деле сошел с ума. После допроса я закрыл окно и задернул занавески.
За этим инцидентом последовали дни бурной деятельности. Я завершил свои административные дела, а капитан отправил в отпуск команду лодки. Наши подводники должны были встретиться снова в Киле. К тому времени «У-612» уже уйдет в прошлое.
Однако перед моим отъездом случилась еще одна беда. 2 сентября пришло сообщение: поздним вечером «У-222» во время учений была протаранена в надводном положении другой лодкой. Весь экипаж, за исключением трех моряков, находившихся в момент столкновения на мостике, ушел вместе с лодкой на дно Данцигской бухты. Я узнал о трагическом происшествии около полуночи и помчался на буксире, который помог нам спасти «У-612», к тому месту, где затонула подлодка. Там поверхность бухты уже ощупывали прожекторами. Оказать немедленную помощь было невозможно. «У-222» затонула на глубине 93 метров. Члены ее экипажа должны были сами позаботиться о себе, если еще остались живы. Акустики нескольких подлодок напряженно вслушивались, пытаясь определить хотя бы малейшие признаки жизни в затонувшей лодке. Все суда на поверхности близ этого места глушили свои двигатели, чтобы не нарушать полную тишину. Спасательное судно пыталось несколько часов связаться с нашими товарищами в стальной гробнице. Они так и не ответили на сигналы.
Я вернулся в Данциг, утвердившись в мысли, что мы избежали гибели в своем плавающем гробу благодаря покровительству Всевышнего.
Через четыре дня я последним из экипажа попрощался с экстравагантным Сопотом, беспечная жизнь которого создавала иллюзию вечного мира. Сел на поезд и начал продолжительное путешествие почти через полконтинента к границе Южной Германии. Ранее я получил известие о том, что в конце недели Труди выходит замуж. Я замыслил сделать родным сюрприз своим неожиданным появлением.
Днем позже я оказался в раю. За вечнозелеными соснами расстилалось озеро Констанца. В его гладкой серебристой поверхности отражались убеленные снегами вершины Альп, которые выросли, словно по волшебству, до самого лазурного южного неба. Поезд остановился в Убермингене, маленьком средневековом городке, где я провел свои юношеские годы. Было так тихо и спокойно, что я поколебался, прежде чем выйти из вагона. Казалось, что своей военной формой я растревожу царящий здесь покой. По дороге в город я узнавал сосны и ореховые деревья, которые стояли здесь веками. Я любовался старинной архитектурой домов и клумбами цветов. Узнавал людей, магазины. Все оставалось таким же, каким было семь лет назад, когда я покидал город.
Мое неожиданное возвращение, да еще в звании лейтенанта, вызвало настоящий бум. Затем внимание родных и гостей сосредоточилось на невесте. Церемония бракосочетания проходила на следующий день в маленькой провинциальной церкви. Жених был в военной форме. Его служба в канцелярии одной из частей ПВО представляла собой небольшой риск. И с ним готовы были мириться отец и Труди. У него был хороший шанс пережить войну.
Скоротечная свадьба мало повлияла на образ жизни моей сестры. Через пять дней после бракосочетания ее супруг вернулся к месту службы. Родители покинули озеро Констанца, прихватив с собой Труди. Когда они уезжали, я пообещал им писать чаще, но знал (да и они тоже), что писем будет немного.
Я задержался под голубым небом в Альпах еще два дня. Воздух здесь насыщен ароматами астр, роз, сена и южных сосен. Мягкая и теплая вода так и манила к себе. Я прогуливался по берегу озера и, проходя мимо скамейки под старым орехом, вспомнил, как сидел на ней перед войной с Марианной и наблюдал полуночный фейерверк. Мне казалось, что войны не было и вовсе. И когда я стоял на каменной пристани, где когда-то после школы кормил чаек, то на короткое время вновь почувствовал себя мальчишкой.
Глава 9
В конце сентября 1942 года я прибыл на пирс Тирпица в Киле. Прошло полтора года с тех пор, как я ушел отсюда в свой первый боевой поход на борту «У-557». Кое-что здесь изменилось. Длинную пристань, у которой швартовались подлодки, прикрыли от воздушной разведки противника навесом. Как сообщил мне затянутый в белый китель коридорный на лайнере, «томми» теперь летали над Кильской бухтой довольно часто. Сначала появлялся одиночный самолет-разведчик, чтобы сделать при дневном свете фотоснимки находившихся в порту судов. Затем ночью прилетали несколько бомбардировщиков, чтобы сбросить фугасные и зажигательные бомбы, которые мы прозвали «рождественскими елками». Я с удовольствием узнал, что наши зенитки заставляют летать самолеты противника на большой высоте. Их бомбежки производили лишь беспокоящий эффект. Однако возросшая активность вражеской авиации вызвала во мне немалую тревогу за «У-230». Если бы новая подлодка получила повреждение от какой-либо случайной авиабомбы, то наше отбытие на фронт отодвинулось бы еще на неопределенное время.
