Евгений Матвеев - Судьба по-русски
Зинаида Ризберг… Это была женщина особой красоты. Хотя, если судить по фотографиям, ее красота самим Шмидтом несколько преувеличена. Что поделаешь, Петр Петрович видел ее в поезде всего сорок минут и влюбился так, что потерял голову. Значит, нужна актриса, в красоте которой бы и зритель не усомнился. Шмидт часто в своих письмах называл ее «моя испанка». Решили искать исполнительницу в Армении, Грузии, Молдавии…
Из Тбилиси позвонил наш второй режиссер Юра Фокин:
— Нашел! С ума сойти — так хороша!
— Актриса-то как?
— Не видел, но говорят, талантлива.
— Возвращайся. Вези фотографию.
Фотографии грузинской актрисы произвели на всех нас впечатление ошеломляющее: красота, осанка, женственность… Вадим Ильенко сразу влюбился и, стал уговаривать меня никого больше не пробовать.
Послали телеграмму с вызовом актрисы на пробные съемки. И началось: «Занята, могу прибыть через неделю». Потом еще через неделю, потом еще… Наконец приехала. Вошла в кабинет…
Ильенко, который ждал ее особенно нетерпеливо, вскочил и ушел из комнаты: перед нами предстало нечто совсем неожиданное… Я не скажу, что она была некрасива, но той изюминки, которую мы видели на фотографиях, и в помине не было. И главное — у актрисы отсутствовали обаяние и женственность. К тому же говорила она с чудовищным грузинским акцентом. Но это, подумал я, можно поправить — озвучить другой актрисой…
Кинопробу назначили на завтра, а сегодня нас пригласили на ужин в гостиницу «Киев»:
— Мама (она прилетела с мамой. — Е.М.) будэт очэнь счастлива познакомиться с вами.
Юрий Фокин, Вадим Ильенко и я долго спорили между собой — идти или не идти? Пошли… И, о Боже!..
В «люкс» из ресторана все носили и носили яства: блюда из медвежатины, шашлыки на ребрышках… Коньяки самые дорогие, вина редчайшие… И тут мне бросилось в глаза, что нос моей «героини» неестественно покраснел и еще больше открылись ноздри… Опьянев, «героиня» говорила о том, что деньги ей за участие в фильме не нужны, она может сама платить за это. Говорила, что жених ей сказал: «Или стань знаменитой, или я не женюсь на тебе».
— Что у тебя с носом? — спросил я напрямик.
— Мальчики мячэм ударили, — ответила она, смущаясь.
— Хулиганы! — добавила все время молчавшая мама.
— Куда горбинка носа девалась? — пьяно спросил Ильенко.
«Героиня» махнула рукой и решилась…
— Правду хотитэ? — спросила она.
— Правду, и только правду! — еле выговорил изрядно опьяневший второй режиссер.
— Мнэ жених сказал: «Будешь как Быстрицкая, женюсь!» Наш знамэнитый хирург сдэлал мнэ нос, как у нее. Красыво?
На следующий день мы сделали только один дубль. Актрисой она оказалась никакой…
Была проба Зинаиды Кириенко. «Длинношеее чудо» — так называли ее в группе, восторгаясь красотой и женственностью актрисы. Но… Зиночка наша оказалась беременной!.. Ей к счастью, а нам…
Попробовали на роль Ризберг Ию Саввину. Сыграла она на съемке по-актерски просто потрясающе, но… Ничего от «испанки» не было в ее облике…
Проб было много. Много было и капризов, и гонора, и высокомерия, и себялюбия. Характеры разные, школы разные, хоть и клянутся все, что учились по системе Станиславского. Система-то одна, а трактовок множество: сколько педагогов — столько и понимания системы. И свести даже двух актеров в единый ансамбль порой бывает просто невозможно.
Главной нашей головной болью был, конечно, исполнитель роли Шмидта. Историческая личность… Это обстоятельство требовало портретного сходства, а также наличия у актера психофизических качеств, соответствовавших незаурядному характеру Шмидта: неврастенический темперамент, остро реагирующий ум, фанатическая вера в дело, которому герой посвятил себя. И при этом — какая-то детская доверчивость…
Обо всех претендентах на роль Шмидта рассказывать не буду. В каждом из них были удивительно совпадающие с прообразом качества, но… Но вот такой «чудинки», которая отличала Шмидта от других, не было.
Зато о пробе Сергея Юрского не могу умолчать. Приехал артист с глубоким знанием истории и жизни Шмидта. В короткой беседе с ним я понял — моя задача проста: не спугнуть его, не сбить с верного чувствования образа… В сцене свидания с Ризберг в каземате, когда Шмидт уже знал, что будет приговорен к смертной казни, Юрский смотрел на возлюбленную с жадностью, в его глазах читалась сумасшедшинка, он делал жесты непредсказуемые (такие жесты придумать нельзя) и поразительно точные. Речь на суде Юрский произносил одновременно и спокойно, с достоинством, и лихорадочно. Глаза его блестели предсмертным огнем. В кадре был гений в гениальном исполнении актера…
Я был уверен, что Юрский — главная моя находка! Но вскоре начались слухи, что начальство кое-где уже стало высказывать недовольство пробами Матвеева. Странно, пробы еще шли, я их никому еще не показывал, а слухи тут как тут. Зашел к директору киностудии имени Довженко Василию Васильевичу Цвиркунову.
— Что происходит вокруг «Почтового романа»? — спросил я откровенно, доверяя замечательному, честному человеку, инвалиду войны.
— Врать не буду, Женя. На меня жмут… Что касается вмонтирования Ленина в «Роман», я стою на твоей точке зрения и, где могу, доказываю это. Но пойми, я лицо официальное…
— Кого бесят пробы и почему?
— Не многих, но грозных… Речь о Шмидте. Он ведь немец, так? А пробуешь ты на эту роль кого? Юрского… Но ты раньше времени не нервничай и не психуй…
Работать становилось невыносимо трудно: ни дня, ни часа покоя. Нервы напрягались все туже и все больнее. Вскоре нанесли последний удар: Даниила Яковлевича Храбровицкого то ли уговорили, то ли уломали, но он привез в Киев вариант двухсерийного фильма— 1922 год, где действуют Ленин и Дзержинский, и ретроспекция в 1905 год…
— Что заставило тебя сдаться? — спросил я своего автора.
— Понимаешь, с-старик, я вдруг зажегся мыслью показать Ленина, говорящего о любви, о нравственной чистоте человека. — Даня говорил искренне и горячо. По всему было видно, что он сам влюбился в этот чудовищный бред. Мне ничего не оставалось, как собраться с духом и ставить картину в новом варианте.
На следующий день я показал Храбровицкому пробы. Он высоко отозвался о Светлане Коркошко на роль Ризберг и о Юрском и Александре Парра на роль Шмидта.
— По всему видно, что Юрского не утвердят, — сообщил я автору.
— Кто это может сделать? Дудки им! Будет так, как я скажу! — почти кричал Даня в монтажной.
Всю мерзость вокруг утверждения Юрского приводить не буду — противно. Но одна деталь достойна упоминания. В студийном «творческом» буфете к моему столику подсел довольно известный режиссер. Он был уже «под парами».
