Любовь Орлова - О Сталине с любовью
Не могло быть и речи о том, чтобы предпочесть Г.В. кому-то, отказать ему и сняться у другого. Не могло! Однако в тот период Г.В. не только ничего не снимал, но даже и не готовился снимать. Не складывалось с новым фильмом. И дело было не столько в отсутствии подходящего замысла, сколько в разных других причинах, перечислять которые нет нужды. В один из ближайших вечеров, выбрав подходящий момент, я осторожно завела разговор о том, стоит ли мне, пока он ничего не снимает, сняться у кого-то другого. Говорила, взвешивая каждое слово, боясь обидеть Г.В. или сделать ему больно. Творческие люди ревнивы больше других. Уж не сочтет ли он мое желание чем-то вроде измены? Не рассердится ли? Не поссоримся ли мы? (Попутно замечу, что за все годы нашей с Г.В. жизни мы с ним ни разу не то чтобы поссорились, мы даже ни разу не поспорили на повышенных тонах! И очень этим гордимся.)
Передавать прямо слова Сталина мне не хотелось. По многим причинам, в том числе и потому, что они могли быть истолкованы Г.В. как какой-то упрек и т. п. А упрека там не было. Сейчас, по прошествии времени, я понимаю, что то был намек, предназначавшийся мне, и только мне. Зная о том, что у Г.В. сейчас простой, Он посоветовал мне сняться у кого-то еще, потому что хотел увидеть меня в новой картине или же просто проявил заботу, а скорее и то и другое. Киноактрисе нужно сниматься как можно чаще, съемки для нее, словно живительная влага для цветка. Но и забывать о том, что лучше меньше, да лучше, тоже не след. Количество не должно отражаться на качестве.
Г.В., к моему огромному удивлению (подчас до сих пор поражаюсь тому, как же плохо я его знаю), подхватил мою идею, одобрил ее и заявил, что я непременно должна (должна!) сняться у кого-нибудь еще. И привел несколько доводов. Первый довод — он сейчас ничего не снимает и находится в стадии «создания замысла» или «поиска замысла», а от этого поиска до начала съемок ой как далеко. Второй довод — это расширит границы моего опыта, творчески меня обогатит. Бесспорно расширит и обогатит. Третий довод — любой актрисе немного неловко сниматься у одного режиссера, тем более у собственного мужа. Злые языки (ох уж эти злые языки!) станут утверждать, что никто, кроме Александрова, не хочет снимать Орлову. Это, конечно, глупости, и злые языки всегда найдут, что сказать, поэтому этот довод я принимать во внимание не стала. Посмеялась, и все.
Процесс обсуждения завершился договоренностью о том, что прямо с завтрашнего дня я начну подбирать подходящий сценарий, а Г.В. подумает о том, у кого из режиссеров мне лучше сниматься. Я в этом отношении (да и во всех других тоже) полностью ему доверяла, зная, что он плохого не насоветует. Кому как не режиссеру лучше всех знать достоинства и недостатки своих коллег? А сценарий мне захотелось выбрать самой. Мне хотелось чего-то серьезного, может быть, даже трагического. Ни в коем случае не комедии. Ничего не имея против комедий, с удовольствием в них снимаясь, я боялась того, что ко мне навсегда «прилипнет» амплуа комедийной актрисы. «Прилипшее» амплуа существенно сужает возможности актера и плохо сказывается на его карьере. Редко когда, за счет каких-то определенных данных, актер вписывается в одно амплуа настолько, что срастается с ним. К примеру — Ильинский. Он сугубо комедийный актер, комик до мозга костей. Мне довелось видеть его в роли Тихона в «Грозе», роли драматической, совсем не комедийной. Он играл хорошо, можно сказать, превосходно, но сразу чувствовалось, что это не его амплуа. На протяжении всего спектакля меня не покидало ощущение того, что Тихон сейчас пошутит, ощущение того, что он выпадает не только из роли, но и из всей пьесы. Не могу представить Ильинского в роли Отелло. Боюсь, что начну смеяться, когда он станет душить Дездемону.
Итак, мы решили, что Г.В. подумает о режиссере, а я начну подбирать сценарий. Подбирать означало выбрать среди тех, которые мне присылали для ознакомления авторы. Мотивы были разными. Кто-то из авторов хотел, чтобы я сыграла главную роль, кто-то ждал моей оценки, кто-то спрашивал конкретного совета. Порой задавались совершенно абсурдные вопросы. «Уважаемая Любовь Петровна, — писал мне один автор. — Прошу вас ознакомиться с моим сценарием и сказать, подходит ли на главную роль Марина Ладынина?» Зачем спрашивать про это у меня? Не проще ли спросить у самой Ладыниной, нравится ли ей сценарий, «видит» ли она себя в нем? Странно, странно…
Я сразу определилась в том, что это должна быть не классика. Дело не в том, что я не люблю классику (я ее очень люблю), а в том, что мне больше по душе фильмы про современную жизнь. Они более актуальные, более живые, более интересные. И зрители воспринимают современные картины иначе, принимая их более близко к сердцу. Сыграв, к примеру, Аркадину или Офелию, не получишь тысячи писем от ткачих со всех концов Советского Союза, в которых они дадут свою оценку роли Тани Морозовой.
Не классика, однозначно. Что-то из современной жизни. Непременно с любовной линией и желательно драматический. Так я решила и начала искать такой сценарий.
Увы, мне все больше присылали комедийные. Амплуа уже начало сказываться в полную силу. Ничего драматического. Покойный ныне П.В.[84], тот самый, которому народная молва приписывает инициативу нашего знакомства (якобы он посоветовал Г.В., озабоченному поисками актрисы на роль Анюты, хотя на самом деле все было немного иначе), так вот П.В. посоветовал мне обратить внимание на режиссера Мачерета, который собирался ставить приключенческую картину про шпионов «Ошибка инженера Кочина». Это сейчас картин про шпионов много, а тогда они были наперечет. С Мачеретом мы были знакомы. Я получила от него сценарий, прочла и сказала себе: «А почему бы и нет?» Не совсем то, чего бы мне хотелось, но идеальное вообще редко бывает достижимо. «Добротно», — похвалил Г.В., ознакомившись со сценарием. И тут же спросил, не «узка» ли для меня роль Ксении, намекая на некоторую прямолинейность, однобокость трактовки ее образа. Я ответила, смеясь, «не узка, не широка, а в самый раз». Ксения — несчастная женщина, случайно попавшая под власть врагов. Ее шантажом вынуждают помочь шпиону сфотографировать чертежи, но любовь помогает ей найти в себе силы для того, чтобы признаться в содеянном. Г.В. немного смущало, что по сценарию Ксения погибает от рук врага, но мне это нравилось. Не по причине какой-то кровожадности, а потому что эта гибель поднимала образ на трагическую высоту и придавала картине больше реалистичности. Не красивая сказка, где все непременно заканчивается хорошо, а реалистичная жизненная картина.
На роль инженера Кочина Мачерет собирался пригласить Чиркова[85], но тот одновременно снимался в двух картинах и на третью, по его собственному выражению, «замахнуться не мог». Были еще кандидатуры, но в итоге роль досталась актеру Дорохину. Не сразу, но мы с ним сработались, правда, Кочин в его исполнении получился не очень выразительным. Во всяком случае, Б.Я.[86] в роли портного Гуревича переигрывал его абсолютно. Гуревичи, что сам портной, что его жена в исполнении моей любимой Ф., получились блистательными, незабываемыми. Поклонники младшего школьного возраста долго изводили Ф. фразой «Абрам, ты забыл свои галоши!». До тех пор, пока эту фразу не вытеснила другая: «Муля, не нервируй меня». Б.Я. в роли Гуревича оказал на Г.В. настолько сильное впечатление, что Г.В. «взял его на карандаш», то есть записал в свой черный коленкоровый блокнот и спустя восемь лет пригласил сниматься в «Весне». Роль директора театра оперетты Б.Я. сыграл замечательно. «Ну хорошо! Сегодня вы ничего не делаете, но завтра вы можете получить… тоже ничего не делаете… Но послезавтра вы можете получить великолепную роль!» Б.Я. из тех актеров, которые «играют без дублей». Ему не нужно долго настраиваться или пробовать несколько раз. Он выходит перед камерой и делает то, что хотел увидеть режиссер.
