Пьер Брантом - Галантные дамы
В первый раз, как посетил я Италию, случилось мне влюбиться в одну замечательно красивую римскую куртизанку по имени Фаустина. И поскольку у меня было мало денег, а она стоила дорого — брала десять — двенадцать экю за ночь, — пришлось мне удовольствоваться одними взглядами да словами. По истечении некоторого времени я возвращаюсь в Италию с большей суммой денег, отправляюсь в дом Фаустины, добившись свидания чрез ее наперсницу, и что же?! — застаю ее замужем за неким правоведом; она живет там же, где занималась своим ремеслом, и, радушно приняв меня, рассказывает все обстоятельства своего удачного брака и уверяет, что навсегда отринула прежние безумства. Сгорая от любви к ней еще сильнее, чем ранее, я выкладываю свои новенькие блестящие французские экю. Вид денег поколебал ее, и… она дала мне то, чего я так жаждал, сказавши, что по заключении брака твердо условилась с мужем о полной своей свободе, только без огласки и скандала, и что он позволил ей делать это, но только за большие деньги, дабы они могли жить в роскоши: так-то она и продолжала торговать собою за крупные суммы. Вот сей муж, без сомнения, был истинным рогоносцем и в помыслах, и на деле.
Слышал я историю об одной даме, которая, собравшись замуж, заручилась обещанием своего жениха, что он оставит ее по-прежнему услаждаться любовью при дворе, а сам будет сидеть в своем углу и обходиться, как говорят, сухостоем (иными словами, работать вхолостую); в утешение обязалась она выдавать мужу ежемесячно по тысяче франков на мелкие развлечения, что аккуратно и выполняла, не заботясь более ни о чем, кроме собственных утех.
Итак, женщина, хлебнувшая в молодости вольной жизни, редко когда удерживается от того, чтобы не взломать запоры супружеской крепости, особливо ежели ее манит и соблазняет золото; примером тому дочь царя Акрисия, которая, будучи заключена в неприступную башню, все-таки уступила нежному приступу Юпитера, обернувшегося золотым дождем.
«Ах, может ли женщина соблюсти себя, — воскликнул один галантный кавалер, — коли она красива, честолюбива, жадна до денег, обожает роскошные наряды и хочет всех затмить; ясное дело, что заработать все это можно отнюдь не головою, но передком, даже если сперва дама держит его на запоре, а муж ее, благородный и бесстрашный, не расстается со шпагою для защиты жениной чести!»
Эх, сколько же повидал я на своем веку таких достойных храбрецов, угодивших в сию ловушку! Жалко и прискорбно смотреть, как отважные воины после многих славнейших побед, одержанных над врагом, носят лавровый венок триумфатора, где меж листьев проглядывают позорящие их рога; весьма досадно, что их больше занимают доблестные подвиги, почетные должности и победы над неприятелем, нежели наблюдение за собственными женами и расследование некоторых темных делишек сих плутовок. Вот эдак они невольно и попадают в Корнуолл, известный как приют рогоносцев, что весьма и весьма печально; по сему поводу вспоминается мне один достойнейший, носивший высокий титул дворянин, который однажды с упоением повествовал о своих ратных подвигах и завоеваниях, на что другой кавалер, близкий его друг и соратник, заметил кому-то: «Дивлюсь я, как это он хвастает здесь своими победами; кому и гордиться сражениями, так это его жене — вот кто навоевался так, что мужу и не снилось».
Знавал я и других мужей, коих авантажный вид, приятное обращение и прочие достоинства меркли и бледнели пред позорным званием рогоносца; это ярмо не сокрыть и не скинуть, как вы ни старайтесь: рога есть рога, их ничем не прикроешь. Что до меня, то я рогоносцев признаю еще издалека по многим неоспоримым признакам, жестам, позам и повадкам; лишь однажды в жизни встретил я такого, в ком и самый зоркий глаз не смог бы распознать рогатого мужа, коли не знать жены его, — столь невозмутимо и гордо держал он себя.
Я хотел бы попросить дам, чьи мужья столь же совершенны (как и они сами), не позорить их понапрасну, но что толку, они мне ответят: «А где вы видите безупречных мужей? И где он — тот, о коем вы только что упомянули?»
Ну, разумеется, сударыни мои, вы правы: не каждый муж способен быть Сципионом или Цезарем, прошли те времена. Впрочем, нужно ли поминать тут Цезаря: ведь и он прошел через сей позор, как многие другие заслуженные и добродетельные мужи; стоит лишь прочесть историю императора Траяна, все совершенства которого не уберегли супругу его Плотину от любовной связи с Адрианом, ставшим впоследствии императором, из каковой связи этот последний извлек весьма ценные преимущества, должности и прибыли — основу будущей его карьеры; впрочем, надо признать, что он не страдал пороком неблагодарности, ибо по-прежнему любил и почитал Плотину, а когда она умерла, впал в столь сильную скорбь, что некоторое время отказывался даже пить и есть; печальную весть о ее кончине узнал он в Галлии Нарбоннской, где дела удерживали его три или четыре месяца, в течение которых он несколько раз писал в сенат с приказом возвести Плотину в сонм богинь и устроить ей роскошные похороны с богатейшими жертвоприношениями; в то же самое время он повелел возвести в ее честь красивейший храм близ Намуса, называемого нынче Нимом, и украсить его мрамором, порфиром и прочими ценными камнями.
Стало быть, во всем, что касается любви и ее утех, ничего нельзя предвидеть заранее, ибо Купидон, бог влюбленных, слеп и мечет свои стрелы наугад; вот отчего дамы, имеющие красивейших, достойнейших, доблестнейших мужей, вдруг ни с того ни с сего влюбляются в самых мерзких уродов, каких только видел свет.
Видывал я множество таких дам, о которых люди спрашивали: «Которую скорее назовешь шлюхою — ту ли, что, имея видного и честного мужа, заводит себе дружка-урода мрачного нрава и ни в чем не схожего с ее супругом или же ту, что, имея мужа брюзгливого и безобразного, любится с каким-нибудь красавчиком, не забывая притом жарко ласкать и мужа, словно бы милее его нет на всем белом свете (как я частенько наблюдал у многих женщин)?»
Разумеется, почти все назовут распутницею скорее ту даму, которая, будучи замужем за красавцем, предпочитает ему уродливого любовника, уподобляясь тем, кто пренебрегает хорошей едою и кладет в рот тухлый кусок. Вот так и женщиною, предпочитающей уродство красоте, похоже, руководит единственно распутство, тем более что нет большего разврата, чем завести сношения с каким-нибудь страшилищем, воняющим, точно козел, и столь же похотливым. И часто бывает так, что красивые и достойные мужчины, привыкшие к деликатному обращению, куда менее способны удовлетворить ненасытную и чрезмерную жажду любви у женщины, нежели грубый, неотесанный, бородатый мужлан с его необузданной похотью.
