Герберт Уэллс. Жизнь и идеи великого фантаста - Кагарлицкий Юлий Иосифович
В ней Ловелл высказывал твердое убеждение, что на Марсе есть жизнь и каналы созданы разумными существами. Свое мнение он проповедовал в книге, статьях и публичных лекциях с неиссякаемым энтузиазмом. Уэллс стал на его точку зрения. 4 апреля 1896 года он напечатал в «Сатерди ревью» статью, в которой писал, что на Марсе есть жизнь и что интеллект марсиан должен сильно отличаться от нашего. Другие данные, найденные им в этих книгах, должны были подтолкнуть его к мысли о возможности полета с Марса на Землю и о необходимости для марсиан такого полета. Марсианское притяжение настолько меньше земного, что килограммовая гиря, перенесенная на Марс, весила бы по земному счету лишь 381 грамм. Значит, приобрести вторую космическую скорость на Марсе гораздо легче, чем на Земле. Для этого вполне может подойти и отлитая в специально вырытой яме пушка – вроде той, какую использовали герои романа Жюля Верна «С Земли на Луну» (в русском переводе «Из пушки на Луну»). К тому же Марс – угасающая планета, утерявшая значительную часть своей атмосферы; условия существования для живых организмов там много труднее, чем на Земле. Почему бы в таком случае марсианам не замыслить колонизацию Земли? Подобная мысль пришла в голову не одному Уэллсу. Вторжение с Марса – чем не лакомый кусок для писателей? И они буквально набросились на него. За короткий срок появились романы американцев Густавуса Попа, Джеймса Ковена и Гаррета Путнама Сервиса, англичан Мэри Корелли, Тремлета Картера и Джорджа Дюморье. Большинство этих имен ничего нам сейчас не говорит, но тогда эти романы относились к числу «сенсационных», их широко читали. Особый успех имел роман немецкого писателя Курда Лассвитца «На двух планетах», где марсиане, внешне неотличимые от людей, вторгаются на Землю, чтобы ее колонизовать.
В 1889 году написал рассказ «Марсианин» Ги де Мопассан. Отстоять свое первенство среди такого множества популярных авторов было непросто. И если Уэллсу это удалось, то отчасти благодаря своеобразной «актуальности» своего романа. Уэллсовские марсиане должны были появиться вот-вот. Правда, исходя из астрономических данных, время для подобного нашествия либо уже миновало, либо еще не наступило. Полет с Марса на Землю легче всего осуществить, как нетрудно догадаться, в период великого противостояния этих планет, когда расстояние между ними сокращается до минимального – 55 миллионов километров, а такие противостояния бывают раз в пятнадцать лет. Последнее к моменту написания книги было в 1884 году, нового следовало ожидать лишь в 1909-м. Однако Уэллс обошел эти трудности. Выстрелы на Марсе, сообщает он, были замечены в 1894 году, но ведь марсианам понадобится несколько лет, чтобы долететь до Земли. Вот они и появятся у нас в 1898 году, всего год спустя после того, как писатель Уэллс предупредил об этом человечество. И конечно, те, кто решился вторгнуться на Землю, должны быть сильнее нас. Здесь Уэллс мог бы исходить из той самой статьи Томаса Хаксли, которая, казалось, преграждала ему дорогу к этому роману. Не сказал ли Хаксли в своих «Спорных вопросах», что считает «безосновательным и попросту наглым» «утверждение, будто в мириадах миров, разбросанных в бесконечном пространстве, не существует интеллект, во столько же раз превосходящий интеллект человека, во сколько человеческий интеллект превосходит интеллект черного таракана, и во столько же раз эффективней способный воздействовать на природу, во сколько раз эффективней воздействует на нее человек, сравнительно с улиткой»? И если Хаксли боялся развивать эти положения из нежелания создать нечто подобное «научной демонологии», так ли уж трудно было Уэллсу обойти это препятствие?
На первой же странице «Войны миров» мы находим такие слова: «Никто не поверил бы в последние годы девятнадцатого столетия, что за всем происходящим на Земле зорко и внимательно следят существа более развитые, чем человек, хотя такие же смертные, как он». Это «такие же смертные, как он» специально было вставлено, дабы избежать обвинения в «научной демонологии». Что же касается самой по себе гневной тирады Хаксли, направленной против религиозной доктрины об уникальности и богоподобности человека, то она зазвучала у Уэллса с новой силой. Разве марсиане не превосходят во всем человека? Облик марсианина тоже давно был Уэллсу известен. Он уже много лет назад описал это существо, хотя и назвал его тогда другим именем. В 1885 году Уэллс прочитал в Дискуссионном обществе доклад «Прошлое и будущее человеческой расы». Два года спустя он на его основании написал очерк «Человек миллионного года». В 1893-м его удалось опубликовать в «Пэлл-Мэлл баджет», а в 1897 году Уэллс включил его под названием «Об одной ненаписанной книге» в сборник «О некоторых личных делах». Он и потом не раз вспоминал его. И это неудивительно. Человек миллионного года послужил прототипом для нескольких образов, созданных Уэллсом. И притом в двух случаях – из числа самых важных. Человек миллионного года (вернее, существо, которое придет на смену человеку) не покажется нам красавцем, но что поделаешь, «в эволюции не заключена механическая тенденция к совершенному воплощению ходячих идеалов года от Рождества Христова 1887; она представляет собой всего-навсего непрерывное приспособление органической жизни к окружающим условиям». Этот процесс, замечает Уэллс, ощутим уже сейчас. Вступив на путь цивилизации, человек потерял многие черты своего животного предка. Ему стали не нужны сильно развитые челюсти – и они исчезли. Он изобрел одежду – и у него исчез волосяной покров. Он занялся ремеслом – и у него изменились руки. В дальнейшем этот процесс будет продолжаться, и человек миллионного года окажется еще более непохож на нас, чем мы – на обезьяну. Эволюция по-разному повлияет на разные части тела. Рука, поскольку она является «учителем и толмачом мозга», разовьется. Она сделается сильнее и гибче, приспособленней к тонким работам.
Остальные мускулы тела, напротив, ослабнут и будут почти неразличимы. Зато необычайно увеличится голова – вместилище разросшегося мозга. При этом она не сохранит прежних пропорций. Черты лица сгладятся, уши, нос, надбровные дуги не будут более выступать вперед, подбородок и рот станут крошечными. Изменится и многое другое. В настоящее время человек тратит слишком много энергии на пищеварение. Правда, его животные предки пожирали сырую пищу, а он ее готовит, но в дальнейшем он будет получать ее не только приготовленной, но, если угодно, еще и «прожеванной и переваренной». Химия даст ему наиболее легко усваиваемые вещества в наиболее законченном виде. Нужда в пищеварении отпадет, пищеварительный аппарат исчезнет. Вслед за тем человек научится усваивать пищу непосредственно из окружающей среды, и «столовые» миллионного года будут представлять собой огромные, заполненные питательными растворами бассейны, где люди (с виду они, правда, будут к тому времени походить скорее на спрутов) будут плавать и тем самым подкармливаться. Поскольку в результате человек еще больше, чем теперь, отдалится от животного царства, угаснут его эмоции и возрастет способность к логическому безэмоциональному мышлению. Эта страшная картина не должна пугать читателя. Уэллс и тогда, когда писал свой очерк, и много позже, что уже менее извинительно, понятия не имел о генетике. В 1929 году внук его учителя, Джулиан Хаксли, начав работать с ним над популярным очерком биологии «Наука жизни», просто ахнул: великий писатель и знаток науки оставался на том же уровне представлений, что и в пору своего ученичества в Южном Кенсингтоне. Современному биологу картина, нарисованная Уэллсом, покажется дикой, но, когда она создавалась, применительно к ней нельзя было употребить даже выражение «научно несостоятельная». И, что важнее всего, «Человек миллионного года» сослужил неплохую службу Уэллсу-писателю. Свой первый отблеск он отбросил все на того же Небогипфеля из «Аргонавтов хроноса». Небогипфель, как известно, принадлежал к будущим тысячелетиям, и его черты, казавшиеся обывателям уродством, в действительности обнаруживали в нем существо, находящееся на пути к Человеку миллионного года.
