Из зарубежной пушкинианы - Фридкин Владимир Михайлович
В 1827 году в Париже вышел сборник иллирийской народной поэзии «Гузла». Под этим названием скрывались собственные стихи Мериме, блестяще и тонко имитировавшие народную поэзию Далмации, Боснии, Хорватии и Герцеговины. Как известно, одной из жертв этой мистификации стал Пушкин. В 1832–1833 годах Пушкин, работая над «Песнями западных славян», переводит одиннадцать песен сборника, не подозревая, что это не фольклор. Эту тайну раскрывает ему С. А. Соболевский, вернувшийся в 1833 году в Россию. По просьбе Пушкина в декабре 1833 года С. А. Соболевский пишет письмо Мериме, и тот в ответном письме от 6 января 1835 года рассказывает об истории создания «Гузлы». Пушкин помещает этот ответ Мериме в IV части своих «Стихотворений», вышедших в 1836 году, и в предисловии дает французскому писателю известную характеристику: «Мериме, острый и оригинальный писатель, автор Театра Клары Газюль, Хроники времен Карла IX, Двойной ошибки и других произведений, чрезвычайно замечательных в глубоком и жалком упадке нынешней Французской литературы».
Общение с С. А. Соболевским и история «Гузлы» пробудили в Мериме интерес к Пушкину. В письме В. И. Дубенской-Лагренэ он пишет 25 сентября 1848 года: «Он [С. А. Соболевский] мне посоветовал заняться чтением прозы Пушкина». И уже 31 августа 1849 года Мериме пишет С. А. Соболевскому, путешествующему по Испании: «Я нашел в сочинениях Пушкина одно из моих писем к Вам и часть Пушкинского перевода „Гузлы“. Я выразил его памяти признательность тем, что перевел „Пиковую даму“». Впервые перевод Мериме был опубликован в «Revue des Deux Mondes» 15 июля 1849 года. Уже современники отмечали высокое качество перевода Мериме, его верную передачу пушкинской фразы.
Итак, казалось бы, все становится на свое место. Скриб воспользовался сделанным Мериме переводом «Пиковой дамы» и уже в следующем году написал свое либретто.
Но, оказывается, дело обстояло не совсем так.
В книге Феликса Шамбона, биографа Мериме, мы находим интересный эпизод. На обеде у председателя Комиссии по охране культурно-исторических памятников Биксио в присутствии поэта Ламартина, художника Делакруа, композитора Мейербера, драматурга Скриба и других Мериме заговорил о Пушкине. Это было 25 февраля 1849 года. Перевод «Пиковой дамы», сделанный Мериме, еще не был опубликован, но, очевидно, Мериме говорил об этом сюжете, и разговор этот повлиял на Скриба, надоумив его создать свою версию легенды о трех картах. Ламартин сказал, что он читал Пушкина, а Мериме торжественно заявил Ламартину, что Пушкин ни разу не был переведен на французский язык.
Заметим, что в споре с Ламартином Мериме был неправ: Пушкина и ранее переводили на французский язык. Так, Жан Шопен еще в 1826 году перевел «Бахчисарайский фонтан». Поль Жюльвекур в 1843 году издал книгу, содержавшую перевод «Пиковой дамы». Однако качество перевода было низким, и, видимо, ни Мериме, ни Скриб не подозревали о его существовании. Между прочим, А. О. Смирнова в своих записках утверждает, что в 1844 году в Париже Мериме подарил ей свой перевод «Пиковой дамы» Пушкина. На неправдоподобность этого сообщения указывал А. К. Виноградов. Возможно, А. О. Смирнова спутала более поздний перевод Мериме с переводом Жюльвекура.
В 1869 году бельгийский композитор Франц фон Зуппе, автор тридцати одной оперетты, на то же либретто Скриба написал одноактную оперетту «Пиковая дама». От ее партитуры сохранилась только увертюра.
Сегодня об опере Галеви — Скриба и об оперетте Зуппе вспоминают разве что историки музыки. Понадобился гений Чайковского, чтобы вернуть героев «Пиковой дамы» из Карлсбада на родину. Но история этого запутанного «путешествия» варианта пушкинского сюжета сама по себе интересна и поучительна. И распутать ее оказалось не так уж просто. А начало было положено на верхнем этаже старого дома в Карловых Варах, где я случайно прочел в ветхом «Карлсбадском альманахе» статью современника Пушкина о «Пиковой даме» в Карлсбаде.
Пистолеты де Баранта
А теперь перенесемся из гостеприимных Карловых Вар обратно в Париж. Здесь на улице Алезья жил Георгий Михайлович Воронцов-Вельяминов, праправнук Пушкина. Георгий Михайлович родился в 1912 году и прожил в Париже почти всю жизнь. По профессии инженер-строитель, в годы Второй мировой войны он сражался против немцев в рядах французского Сопротивления, был ранен под Дюнкерком. Праправнук Пушкина был страстным пушкинистом, печатал статьи о Пушкине в советских журналах. После войны он несколько раз приезжал к нам в страну, считал ее своей второй родиной, гордился ею. Потомка Пушкина гостеприимно встречали в пушкинских музеях Москвы и Ленинграда, в Михайловском, куда он ездил поклониться могиле своего великого прапрадеда. Я познакомился с Георгием Михайловичем в Париже в апреле 1982 года. Помню, с каким интересом он выслушал мой рассказ об архиве П. Б. Козловского и Я. Н. Толстого, который я разыскал в отделе рукописей Национальной библиотеки. Незадолго до моего приезда в Париж Георгий Михайлович послал в «Вопросы литературы» свою новую работу — исследование о письме Пушкина генералу Толю, предсмертном письме поэта; меня он просил узнать в редакции, скоро ли ее напечатают.
В маленькой квартирке на улице Алезья одна из комнат была превращена в семейный, а иначе говоря, пушкинский музей. Помню большую картину в углу — сцена дуэли Онегина с Ленским. Георгий Михайлович собрал большую библиотеку — пушкиниану. Особенно он гордился посмертным собранием сочинений Пушкина 1838 года, изданным в пользу семьи поэта, в том числе и его прадеда Александра Александровича Пушкина («Сашки»). За «русским ужином», который приготовила его жена Тамара Васильевна, Георгий Михайлович показал мне семейный альбом. На первой странице — портреты Александра Сергеевича и Натальи Николаевны Пушкиных. За ними следовали старые фотографии прадеда, генерала Александра Александровича Пушкина, прославленного героя войны за освобождение Болгарии, бабушки Натальи Александровны Пушкиной, в замужестве Воронцовой-Вельяминовой. В конце альбома я увидел фотографии дочерей Георгия Михайловича, Нади и Ани. Георгий Михайлович рассказал, что Аня, русский филолог и переводчица, живет во Флоренции. Родители иногда гостят у нее, и Георгий Михайлович пользуется случаем, чтобы поработать в итальянских архивах и библиотеках. Помню, как Георгий Михайлович рассказывал о своих внуках, следующем поколении пушкинских потомков. «Аня замужем за итальянцем, видимся мы редко, но ее дети, Степа и Катя, хорошо говорят по-русски. А Надя с детьми живет в Париже, рядом с нами, но ее дети по-русски почти не говорят». И словно тень пробежала по лицу Георгия Михайловича. Он вздохнул и добавил: «Знаете ли, каждое новое поколение — все дальше от России».
За ужином Георгий Михайлович рассказал мне об одной из своих пушкинских находок. Он разыскал во Франции дуэльные пистолеты, участвовавшие в дуэли Пушкина и Дантеса, одним из которых был убит Пушкин. Георгий Михайлович нашел их в небольшом частном музее почты в Лимрэ, около Амбуаза. Это были те самые пистолеты, которые Эрнест де Барант, сын французского посла в Петербурге, одолжил д’Аршиаку, секунданту Дантеса. Позже эти же пистолеты участвовали в дуэли между Эрнестом де Барантом и М. Ю. Лермонтовым. К счастью, они не погубили второго величайшего поэта России и вскоре вместе с семейством французского посла навсегда покинули Россию. Так они оказались во Франции, где их и нашел праправнук Пушкина. Георгий Михайлович опубликовал в 1969 году короткую заметку о своей находке в нашем «Огоньке». Я записал его рассказ слово в слово, дополнив только некоторыми пояснениями.
Барон Амабль-Гильом-Проспер-Брюжьер де Барант прибыл с посольством в Петербург поздней осенью 1835 года; ему шел пятьдесят первый год. Серьезный историк и уже известный писатель (впоследствии член Французской академии), де Барант был не только знаком, но и дружен с Пушкиным и всем кругом его друзей — Жуковским, Вяземским, А. И. Тургеневым. Известна его переписка с Пушкиным, его планы перевода произведений Пушкина на французский язык. Пожалуй, никто из иностранных дипломатов не понимал так глубоко значение Пушкина для русской и мировой литературы, как де Барант. Французский посол одним из первых пришел на Мойку проститься с Пушкиным. В письме к Сергею Львовичу Пушкину Жуковский писал об этом 15 февраля 1837 года: «Что думал этот почтенный Барант, стоя долго в унынии посреди прихожей?.. Отгадать нетрудно. Гений есть общее добро; в поклонении гению все народы родня!.. Потому-то и посол французский (сам знаменитый писатель) приходил к двери его с печалью собственною, и о нашем Пушкине пожалел как будто о своем». Де Барант имел самое прямое отношение к трагедии, разыгравшейся 27 января 1837 года на Черной речке. Ведь секундантом в этом поединке был не кто иной, как секретарь его посольства д’Аршиак, одолживший дуэльные пистолеты у его сына, Эрнеста де Баранта, а сам Дантес был французом, хоть и состоял на русской службе.
