Федор Раззаков - Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне
В Театре на Таганке гроб с телом Владимира Высоцкого установили на высоком постаменте на сцене, на той, на которой он проработал 16 долгих лет. Вся сцена была устлана свежими цветами. В зале множество венков от Министерства культуры РСФСР, Союза кинематографистов СССР, коллектива театра, от коллективов других столичных театров и учреждений.
М. Влади: «Мы приезжаем в театр, где должна состояться официальная церемония. Любимов отрежиссировал твой последний выход: сцена затянута черным бархатом, прожекторы направлены на помост, одна из твоих последних фотографий — черно-белая, где, скрестив руки на груди, ты серьезно смотришь в объектив, — висит, огромная, над сценой. Траурная музыка наполняет зал. Мы садимся. Я беру за руку твою бывшую жену, и мы обе садимся рядом с вашими сыновьями. Прошлое не имеет сейчас никакого значения. Я чувствую, что в эту минуту мы должны быть вместе».
На той панихиде присутствовали многие известные деятели искусства и литературы. Среди них: М. Ульянов, Н. Михалков, М. Козаков, А. Миронов, Р. Быков, М. Захаров, Б. Окуджава, Н. Губенко, К. Райкин, Н. Подгорный, Л. Дуров, Г. Чухрай, М. Вертинская, В. Абдулов и многие другие. Каждый из них хотел выступить со своим прощальным словом и помянуть покойного, поскольку каждый понимал — это выступление навсегда останется в истории.
Ю. Любимов: «Есть древнее слово — бард. У древних племен галлов и кельтов так называли певцов и поэтов. Они хранили ритуалы своих народов. Они пользовались доверием народа. Их творчество отличалось оригинальностью, неповторимостью и самобытностью. Они хранили традиции своего народа, и народ им верил, доверял и чтил их. К этому чудесному племени принадлежал ушедший, который лежит перед вами и который играл на этих подмостках долгое время своей зрелой творческой жизни. Над ним вы видите занавес из „Гамлета“, вы слышали его голос, когда он заканчивал пьесу прекрасными словами поэта, такого же, как он, и другого замечательного поэта, который перевел этого гения, — Бориса Пастернака».
М. Ульянов: «В нашей актерской артели большая беда. Ушел один из своеобразнейших, неповторимых, ни на кого не похожих мастеров. Говорят, незаменимых людей нет — нет, есть! Придут другие, но такой голос, такое сердце уже из нашего актерского братства уйдет».
Н. Михалков: «Умер Народный Артист Советского Союза. В самом истинном смысле этого слова, потому что его знали все, многие любили, многие не любили, но те, кто его любил, — знали, за что его любят, и те, кто его не любил, — знали, за что его не любят, потому что он был ясен, конкретен и чрезвычайно талантлив…
Герцен сказал, что человек, поступки и помыслы которого не в нем самом, а где-нибудь вне его, — тот раб при всех храбростях своих. Володя был всегда человеком, поступки которого были внутри его, а не снаружи. И он всегда был человеком живым. Для нас он живым и останется».
Б. Окуджава: «Неправда, будто его творчество столь просто, что всеми воспринимается абсолютно и с любовью. Он не кумир людей с низким уровнем, им не восторгаются приверженцы эстрадной пошлятины. Он раздражает унылых ортодоксов и шокирует ханжей. Он — истинный поэт, и его широкое и звонкое признание — есть лучшее оружие в борьбе с возбужденным невежеством, с ложью и с так называемой массовой культурой».
Г. Чухрай: «Не стало Владимира Высоцкого. Артиста. Поэта. И десятки тысяч людей сейчас толпятся на улице. Десятки тысяч людей хотели и не сумели прийти сюда, чтобы поклониться ему. Значит, он был нужен им, такова их любовь и благодарность за то, что он сделал для них».
Пока шла панихида, все окрестности вокруг театра действительно заполнялись десятками тысяч людей. Кажется, что сюда, на Таганку, стянута вся милиция столицы. Белизна их форменных рубашек и фуражек режет глаз. А на Ваганькове тем временем роют могилу. Вспоминает один из могильщиков — Владимир Осипов:
«Вокруг ямы, которую мы с Сашей Ващенко привычно углубляем лопатами, собирается толпа, почему-то с радостными лицами наблюдающая за процессом. Но где-то в 11 часов их оттесняет милиция и выгоняет за пределы ворот. А там уже такая толпа! Крыши соседних домов усеяны москвичами. Многие висят на заборах и выкрикивают: „Когда хоронить-то будем? В каком гробу? Какие на Володе будут брюки?“ Противно их слушать, к тому же зуб ноет. Милиция пытается их гонять, но тщетно.
Но и рыдания слышны, перемежающиеся гитарной музыкой и его песнями.
Представляю, каково отцу Высоцкого, Семену Владимировичу, который наблюдает за нашей работой. В итоге, видимо, не выдержал, он уходит, печально попросив: «Ребята, сделайте все хорошо». Подходит группа людей, представившаяся друзьями Высоцкого, и начинает советовать, как лучше рыть могилу. Дескать, стеночку сделать так, земельку кидать так, а дно вообще выложить кирпичом.
Затем сквозь оцепление ко мне проскакивает молодой паренек и протягивает спичечный коробок и десять рублей: «Набери земли из ямы, пожалуйста». Отдаю полный коробок и пытаюсь вернуть деньги, но парня уже и след простыл. Видимо, в толпе он тут же рассказал о своем подвиге — через минуту к нам чуть ли не очередь с коробками выстраивается. Пришлось с помощью милиции и отборного мата прогнать охотников за землей.
Кстати, как мне рассказали позже, кто-то в толпе потом успешно толкал порции песка по червонцу.
К полдвенадцатому заканчиваем работу, глубина где-то два метра 30 сантиметров. Всю яму обтесали, сделали валик — загляденье. Вырыли в полный профиль с запасом сантиметра по три с каждой стороны. Все же не простое захоронение, такие люди будут присутствовать, вот и решили сделать все по высшему классу. Нам даже выдали чистую черную робу…»
И вновь вернемся в Театр на Таганке, где проходит гражданская панихида. Вспоминает М. Влади: «Надлежащим образом проинструктированная милиция установила барьеры, улицы заполняются людьми. Перед театром образуется очередь (как потом выяснилось, очередь эта протянулась вдоль Большой Радищевской улицы до Зарядья на целых 9 километров!). Я поднимаюсь в кабинет Любимова. Он бледен, но полон решимости. Он не отдает эту последнюю церемонию на откуп чиновникам… Я возвращаюсь в зал, двери открывают — и потекла толпа. Москвичи пришли проститься со своим глашатаем…»
В. Акелькин: «Милиции явно не хватало, чтобы сдержать огромную реку людей, и машины с дружинниками и милиционерами все прибывали и прибывали. Уже половина Большой Радищевской улицы оцеплена дружинниками и милицией, везде кордоны, все перекрыто, и только тоненький ручеек по два человека тянется ко входу в театр.
Допускали в основном делегации от различных организаций с венками. У нас не было заявки, но венок был куплен, и с ним пропустили двух человек, остальные остались за кордоном».
