Владимир Ленин (Ульянов) - Полное собрание сочинений. Том 10. Март ~ июнь 1905
Если бы Мартов ограничил свою революционную работу исключительно действием снизу, он повторил бы ошибку бакунистов.
Но «Искра», сочинив принципиальные разногласия со «Вперед», сама сбивается на нашу точку зрения. Так, Мартынов говорит, что пролетариат вместе с народом должен заставить буржуазию довести революцию до конца. Но это и есть не что иное, как революционная диктатура «народа», т. е. пролетариата и крестьянства. Буржуазия вовсе не хочет довести революцию до конца. А народ должен хотеть этого по социальным условиям его жизни. Революционная диктатура просветит его и втянет в политическую жизнь.
«Искра» пишет в № 95:
«Но если бы, независимо от нашей воли, внутренняя диалектика революции в конце концов все-таки вынесла бы нас ко власти, когда национальные условия для осуществления социализма еще не назрели, мы бы не стали пятиться назад. Мы бы поставили себе целью разбить тесные национальные рамки революции и толкнуть на путь революции Запад, как сто лет тому назад Франция толкнула на этот путь Восток».
Итак, «Искра» сама признает, что если бы случилось такое несчастье, что мы победили, то мы должны были бы действовать именно так, как указывает «Вперед». Следовательно, в практическом вопросе «Искра» идет вслед за «Вперед» и подрывает свою собственную позицию. Не понимаю только, как можно Мартова и Мартынова против их воли вытащить ко власти? Это уж совсем бессмыслица.
«Искра» приводит в пример Францию. Но это якобинская Франция. Пугать якобинством в момент революции величайшая пошлость. Демократическая диктатура, как я уже указывал, есть не организация «порядка», а организация войны. Если мы бы даже завладели Петербургом и гильотинировали Николая, то имели бы перед собой несколько Вандеи{62}. И Маркс прекрасно понимал это, когда в 1848 г. в «Новой Рейнской Газете» напоминал о якобинцах. Он говорил: «Террор 1793 г. есть не что иное, как плебейский способ разделаться с абсолютизмом и контрреволюцией»{63}. Мы тоже предпочитаем разделываться с русским самодержавием «плебейским» способом и предоставляем «Искре» способы жирондистские. Русская революция имеет перед собой невиданно выгодную ситуацию (противонародная война, азиатский консерватизм самодержавия и т. д.). И эта ситуация позволяет надеяться на успешный исход восстания. Революционное настроение пролетариата растет не по дням, а по часам. И в такой момент мартыновщина не только глупость, но преступление, ибо она подрывает размах революционной энергии пролетариата, подрезывает его революционный энтузиазм. (Лядов: «Совершенно верно!».) Это – та самая ошибка, которую в другой обстановке, по вопросу не о демократической, а социалистической диктатуре делал в немецкой партии Бернштейн.
Чтобы дать вам конкретное представление, каковы на деле эти пресловутые «чертоги» временного революционного правительства, сошлюсь еще на один источник. У Энгельса в его статье «Die Reichsverfassungskampagne»[56] есть описание того, как он участвовал в революции около этих «чертогов»{64}. Он описывает, напр., восстание в Рейнской Пруссии, которая была одним из самых индустриальных центров Германии. Шансы на победу демократической партии, говорит он, были здесь особенно благоприятны. Задача состояла в том, чтобы бросить все свободные силы на правый берег Рейна, распространить восстание на более широкую арену и попытаться создать здесь посредством ландвера (ополчение) ядро революционной армии. Именно такое предложение и было сделано Энгельсом, когда он ехал в Эльберфельд, чтобы сделать, что можно, для осуществления его плана. И Энгельс нападает на мелкобуржуазных вожаков за то, что они не умели организовать восстание, не запасли денег, напр., для содержания рабочих, боровшихся на баррикадах, и т. д. Нужно было действовать энергичнее, говорит Энгельс. Первым шагом должно было быть разоружение эльберфельдской гражданской армии и распределение ее оружия среди рабочих, затем взыскание принудительного налога для содержания вооруженных таким образом рабочих. Но это предложение, говорит Энгельс, исходило единственно и исключительно от меня. Почтеннейший Комитет общественной безопасности не имел ни малейшей склонности к таким «террористическим предприятиям».
Таким образом, в то время, как наши Маркс и Энгельс (то бишь Мартынов и Мартов) (гомерический смех) пугают нас якобинством, Энгельс бичевал революционную мелкую буржуазию за пренебрежение к «якобинскому» образу действия. Энгельс понимал, что собираться воевать и отказываться от государственной казны и государственной власти – во время войны – значит недостойным образом играть словами. Откуда же вы возьмете деньги на восстание, если оно станет общенародным, гг. новоискровцы? Ведь не из государственной же кассы? Это буржуазно! Это якобинство!
По поводу восстания в Бадене Энгельс пишет: «Инсуррекционное правительство имело в своих руках все шансы на успех: готовую армию, заполненные арсеналы, богатую государственную казну, единодушное население». Все и каждый задним числом поняли, что следовало делать при таких условиях. Надо было организовать войско для защиты национального собрания, отбросить австрийцев и пруссаков, перебросить восстание в соседние государства и «поставить дряблое, немецкое, так называемое национальное собрание под террористическое влияние восставшего населения и восставшей армии; надо было далее организовать силы восстания, предоставить в его распоряжение обильные денежные суммы, заинтересовать в восстании земледельческое население посредством немедленной отмены всех феодальных повинностей. И все это надо было сделать немедленно, чтобы придать восстанию энергический характер. Через неделю после назначения Баденского комитета было уже поздно».
Мы уверены, что революционные с.-д. будут в момент восстания в России, по примеру Энгельса, записываясь в солдаты революции, подавать такие же «якобинские» советы. Наша же «Искра» предпочитает писать о цвете конвертов избирательных бюллетеней, отодвигая на задний план вопрос о временном революционном правительстве и революционной охране учредительного собрания. Наша «Искра» ни в каком случае не намерена действовать «сверху».
Из Карлсруэ Энгельс отправился в Пфальц. Во временном правительстве заседал его друг Д'Эстер (освободивший однажды Энгельса из-под ареста). «Об официальном участии в движении, которое было чуждо нашей партии, не могло быть и речи, – говорит Энгельс. – Я должен был занять в движении то место, которое только и могли занять работники «Новой Рейнской Газеты» – место солдата». Мы говорили уже о том распадении Союза Коммунистов, которое ставило Энгельса вне почти всякой связи с рабочими организациями. Это делает понятным приведенную нами цитату: «Мне предлагали много гражданских и военных мест, – пишет Энгельс, – мест, которых я ни минуты не поколебался бы принять при пролетарском движении. При данных условиях я отклонил их все».
