Юрий Ампилов - На верхней границе фанерозоя (о нашем поколении исследователей недр)
Посетил академик тогда и нашу лабораторию и был, похоже, немало удивлен, что в такой провинциальной глуши ребята на слабеньком 386-м компьютере показывают трехмерные сейсмические кубы с приемлемой скоростью, программируют нейросети и другие всевозможные новинки, о которых геофизический мир широко узнает лишь через несколько лет. Все программы были сделаны нашими руками, а экспресс-визуализация конкретно – Сашей Токаревым. Никаких зарубежных специализированных программных пакетов у нас тогда еще не было, да и во всей стране их были единицы и то с ограниченными возможностями. Это было похоже на известный в то время анекдот, в котором русские с помощью лома, кувалды и «какой-то матери» запускали в сибирской глуши межконтинентальную ракету, поражавшую цель с первой попытки. Академик дал команду сопровождавшему его тогда референту Яснову: «Запиши, надо их отправить посмотреть современные графические возможности в Сан-Диего». Яснов сделал пометку, но в Сан-Диего нас потом никто так и не позвал.
На первой же конференции, организованной в Мурманске АО «Росшельф» в присутствии высокого начальства, каждая организация стала «тащить одеяло на себя», предвкушая финансовые вливания в техническое перевооружение и получение заказов на выполнение работ. Наш институт тут же лишился форы, во многом благодаря тому, что Иван Агаджанян, имевший тогда влияние на члена правления «Газпрома» Б.А. Никитина, нашептал ему о НИИМоргеофизике много нелестного. Иван специалист-то был никакой, чтобы разобраться в чем-то конкретном. Он просто честно оказывал протекционизм другим организациям. И открывшийся было для института шанс на выживание был тут же потерян. Дальше год от года ситуация только ухудшалась.
А что же стало с «Росшельфом»? А то же самое, что и со многими другими детищами академика: истратив огромное количество денег, «Росшельф» попросту лопнул, как очередной мыльный пузырь, и сейчас формально существует, владея лишь маленьким участком трубопровода в Краснодарском крае. Спустя почти 15 лет не построена платформа на Северо-Двинском заводе, и вообще не сделано ничего заслуживающего внимания. Только постоянное переписывание бумаг и проектов да смена потенциальных иностранных партнеров. А то, что было самым ценным для технологического рывка российской промышленности – время – безвозвратно упущено. Лицензии на право разработки месторождений Штокмановское и Приразломное переданы компании «Севморнефтегаз», принадлежащей «Газпрому».
Мое негативное отношение к вопросам руководства академической наукой в России, где многие годы самой влиятельной фигурой был академик, сформировалось задолго до этого, а отрицательный для страны результат каждого следующего деяния лишь убеждал меня в своей правоте.
Вначале я непосредственно столкнулся с опустошительной для бюджета СССР практической реализацией его идеи на Кольском полуострове. В эру своей научной состоятельности академик был одним из инициаторов строительства и использования магнитогидродинамических (МГД) генераторов. Идея была с точки зрения физики красивая, а вот с ее практическим использованием пока были проблемы. Увлекаясь геофизикой в качестве хобби, он с радостью воспринял идею использовать МГД-генератор в качестве источника мощного электромагнитного сигнала, с помощью которого можно изучать геоэлектрические свойства земной коры и верхней мантии. Бесспорно, академической науке все интересно, но цена вопроса и несомненность практической пользы для экономики страны в данном деле должны быть превалирующими факторами. А что мы получили? Объективная неоднозначность и некорректность обратной задачи геоэлектрики не позволили сколько-нибудь достоверно локализовать в пространстве геоэлектрические аномалии. А даже если предположить, что это удалось сделать на 100 % достоверно (такого объективно быть не может!), то что из того, что где-то на глубине 30–50 км обнаружена проводящая или, наоборот, плохо проводящая зона? Да ничего. Если бы на это были потрачены средства в объеме содержания двух-трех полевых отрядов, то это нормально: человечество ведь должно стремиться к познанию мира. Но здесь-то совсем не тот случай, а дорогостоящий масштабный государственный проект. Из бюджета были истрачены фантастические средства на строительство установки на полуострове Рыбачий, а потом и на содержание в течение нескольких лет серьезного контингента военнослужащих, обслуживающих этот объект. Все это вместе сопоставимо с годовыми бюджетами нескольких среднероссийских городов или с серьезной социальной программой нескольких крупных регионов. А сколько стоили регулярные «холодные» или «горячие» пуски установки, когда сжигаются многие тонны дорогостоящего «пороха», чтобы создать в морской воде вокруг полуострова электрический ток в десятки тысяч ампер? А разве допускали туда независимых экологов, чтобы те посмотрели, что при этом происходит с ихтиофауной, и считал ли кто потом этот ущерб?
Как обычно в то время, эта проблема, вероятно, имела и оборонный аспект, и грамотному физику понятно, какой именно. Иначе такие средства на чистую науку вряд ли выделялись бы. Однако, кто более или менее соображает в данной области, поймет, что закрытая научно-исследовательская часть была обречена на неудовлетворительный результат.
А что происходило в тяжелые дни после чернобыльской катастрофы? Академик бравировал на пресс-конференции перед телеоператорами: «Товарищи, не драматизируйте ситуацию. Смотрите, я там был, получил дозу радиации, и вот я перед вами, и ничего». Да, конечно, академик получил некоторую допустимую дозу. Но потом вокруг него порхали лучшие доктора страны в лучших санаториях и поликлиниках Союза. А сотни и тысячи людей, лишенных этой возможности, медленно и мучительно умирали. Поскольку среди них были и близкие мне люди, я никак не могу простить академику этой клоунады перед телекамерами.
Мне многие говорят: «Что ты так взъелся на академика? Он, в принципе, неплохой и компанейский мужик и не зазнается особо». Да, для товарища по застолью он вполне добродушен и незлобив и, а принципе, неплохой человек. Но разве этого достаточно? Он же фактически руководил всей наукой Союза и России, а не просто произносил тосты за столом.
А в развале российской науки в тяжелый для страны период разве нет его вины? Или академик оправдывает себя тем, что так складывались обстоятельства, и он не мог преодолеть сопротивление системы? А кто же тогда смог бы, если все нити управления вопросами науки и передовых технологий находились в его руках? Надо было найти или вырастить того, кто был в состоянии это сделать, передать ему эти рычаги и всячески помогать своим авторитетом. Увы, академик этого не сделал. Он сам был частью этой системы, которая привела всю нашу науку в полный упадок.
