Александр Губер - Хосе Ризаль
Закончив сооружение водопровода, Ризаль принялся за постройку просторного здания школы на специально купленном им участке. В своей школе он стремился ввести новейшие методы преподавания, и долгие часы тратил на выработку учебных планов. Попутно он разрабатывает для себя проект организации народного просвещения на Филиппинах. Впоследствии, когда революционное восстание филиппинского народа привело к созданию кратковременной Филиппинской республики, национальное филиппинское правительство положило в основу организации народного образования планы Ризаля.
Много энергии вкладывает Ризаль в повышение экономического благосостояния отсталого населения Дапитана и его окрестностей. Долгие часы проводит он с дапитанскими рыбаками, — он не только помогает им своими ихтиологическими познаниями и наблюдениями над дапитанской морской фауной, но и изыскивает наиболее рациональные формы снастей и типы сетей.
Он покупает участок земли и с увлечением отдается агрономическим опытам. Он пытается привить на дапитанских полях новые сельскохозяйственные культуры, приучить крестьян к рациональным севооборотам, применению удобрений и сельскохозяйственных орудий. На свои деньги он выписывает из Соединенных Штатов транспорты железных плугов и других орудий, раздает их крестьянам и сам учит их применению.
Ризаль чувствует удовлетворение от своего скромного служения народу и с детской радостью отмечает каждый экономический и культурный успех своей работы.
Как представлял себе Ризаль свою роль в этот период, видно из его письма к иезуиту Пастелу, руководителю ордена на Филиппинах.
На полное упреков письмо патера к мятежному автору «Не касайся меня», на письмо, в котором сквозит разочарование главы ордена в лучшем ученике иезуитского колледжа, а, может быть, и недоумение от такого неожиданного результата иезуитской выучки, Ризаль пишет: «…Вы восклицаете — Как жаль, что такой талантливый юноша не применяет своих талантов для лучших целей. Возможно, существуют цели лучше моих. Но и моя цель хороша, и этого для меня достаточно.
Другие, может быть, добились бы большей известности и славы, но я подобен бамбуку — туземцу этой страны. Он пригоден для легких хижин, а не для тяжелых европейских построек. Поэтому я не сожалею ни о своей скромной цели, ни о ее скромных результатах. Я сожалею только, что бог не дал мне достаточно талантов, чтобы служить ей как нужно. Если бы я был не слабым бамбуком, а крепким деревом твердой породы, моя помощь была бы значительней… Но тот, кто сотворил меня, знает хорошо, как полезны и маленькие бамбуковые хижины…
…Я работаю не для славы, у меня нет тщеславия, чтобы соперничать с другими, родившимися в иных отличных условиях. Мое единственное желание — исполнить все, что в моих силах. Я хочу помочь там, где чувствуется наибольшая нужда. Я получил немного знаний и считаю, что обязан передать их своим соотечественникам».
Даже в этом письме к иезуитскому патеру сквозит сознание Ризаля, что служение родине не ограничивается его скромной и мирной деятельностью.
Но для себя самого Ризаль уже окончательно определил свой чисто реформистский путь служения родине, хотя он и не желает скрывать даже перед своими дапитанскими стражами ненависть к существующим колониальным порядкам.
За время четырехлетней ссылки Ризаля в Дапитане сменилось несколько комендантов. Но все они относились к ссыльному с той симпатией, которую Ризаль неизменно завоевывал даже у врагов, непосредственно с ним сталкивавшихся.
Это, однако, не мешало «симпатичным» комендантам тщательно наблюдать за ссыльным и аккуратно доносить в Манилу о его поведении и настроениях. Некоторые из донесений были впоследствии обнаружены в архиве генерал-губернаторской канцелярии. Сохранился записанный в виде диалога рапорт капитана Карнисеро генерал-губернатору Деспухолу.
«Карнисеро: Скажите, Ризаль, какие реформы вы считаете наиболее нужными для страны?
Ризаль: Прежде всего обеспечить представительство в кортесах, чтобы положить конец деспотическому управлению. Затем секуляризировать приходы и упразднить власть монахов над правительством и страной. Распределять приходы, по мере их освобождения, между светским духовенством так, чтобы священниками могли быть и испанцы и филиппинцы.
Реформировать все отрасли управления. Обеспечить начальное образование и положить конец вмешательству и контролю монахов над образованием, увеличить жалованье учителям и учительницам. Распределять равномерно гражданские должности между испанцами и филиппинцами. Очистить суды. Основать в городах с населением более 16 тысяч ремесленно-технические школы. Это — главные реформы, которых я желаю. Если бы они были проведены надлежащим образом, Филиппины стали бы самой счастливой страной в мире.
Карнисеро: Друг Ризаль, эти ваши реформы кажутся мне неплохими, но вы забываете, что монахи имеют в Мадриде не меньше влияния, чем в Маниле, и поэтому в настоящее время практически невозможно было бы провести эти реформы в жизнь.
Ризаль: Не думаю этого. Влияние монахов рушится во всем мире. Я могу с уверенностью сказать вам, что если бы даже мало-мальски прогрессивное правительство предоставило свободу действий пяти или шести честным патриотическим людям, власть монахов исчезла бы. В Мадриде прекрасно известно все, что делают здесь монахи. В том, что это так, я убедился из разговора, который я в первый раз вел с Линаресом Ривос. Он был членом либеральной партии Испании и рассказал мне о Филиппинах такие вещи, о которых я, родившийся в этой стране, не подозревал. И могу привести вам в пример многих людей в Испании, которые имеют точные данные о жизни и характере монахов на Филиппинах. Эти люди говорили мне: «Плохие правительства в Испании следуют одно за другим, но их часто ругают за преступления, в действительности совершаемые религиозными орденами. В тот день, когда положение изменится, мы не забудем настоящих виновников». Извините, что я вам это говорю, но монахов на Филиппинах ненавидят. И чем больше они вмешиваются в дела и области, их совершенно не касающиеся, тем больше становятся они отталкивающими и ненавистными».
Понятно, что такая критика и особенно непримиримое отношение к монахам, несмотря на мирный путь, которым Ризаль надеялся добиться реформ, возбуждали подозрения властей и жгучую ненависть монахов.
Джозефина Брэйкен
В Дапитане в аскетическую жизнь Ризаля вновь вошла женщина. После трагического конца своего юношеского романа Хосе Ризаль оставался верным памяти Леоноры Рибера и, по словам друзей, чуждался женского общества.
