Рудольф Баландин - Вернадский
Для Владимира Ивановича политическая деятельность была, можно сказать, дополнительной обузой. Ему приходилось преподавать в университете, вести научные исследования. «С 1900 по 1911 год крепла научная семья вокруг него… — писал Ферсман. — Владимир Иванович в Москве создал первый научный кружок минералогии при Московском университете.
И в течение 10 лет этот неофициальный, но всем хорошо известный кружок являлся замечательным инициатором новых идей и новых начинаний. Здесь после докладов и разговоров… начинался ряд новых научных работ».
Казалось бы, Вернадский должен быть доволен своим положением в обществе. Любимая семья, любимая работа, благодарные и талантливые ученики. Что ещё человеку надо? Зачем ему выступать против существующего общественного строя?
Нелегко ответить на этот вопрос. Пламенным борцом за права народа он не был. В наибольшей степени его возмущали ущемления прав личности. Он писал жене в 1893 году: «Я не ставлю целью жизни человека — принесение пользы людям». Исходил он из того, что «людей, могущих развивать сознание в стране, по многим причинам, немного, и горе той стране, где такие люди зарывают тот огонь, который теплится в них, и скрывают, искажают его святое воздействие…
Я считаю печальной чертой русской теперешней жизни странное и непонятное для меня отношение к науке как к роскоши. По-моему, в этом ещё сказывается некоторое варварство нашего общества».
Такова позиция не эгоиста, а индивидуалиста, который верит в необходимость «научной элиты», определяющей пути развития государства, стимулирующей развитие промышленности и сельского хозяйства. Ориентиром для него была западноевропейская буржуазная демократия:
«Я много думал в связи с историей науки. Мне хочется написать о значении личности в развитии человеческой мысли. Много думал и о печальном недоразумении русского интеллигента — общине. Какой, в сущности, русский человек — холоп в душе!..»
Надо помнить, что пишет это сравнительно молодой человек, увлечённый научными исследованиями и философскими размышлениями, привыкший к материальному благополучию. Ему ещё придётся убедиться, что русский человек не холоп, а бунтарь, способный на великие свершения.
… Политические и социально-экономические взгляды Вернадского менялись в зависимости от ситуации в стране. Он не был приспособленцем, а вырабатывал свою позицию, заново обдумывая суть происходящего.
К сожалению, его политические высказывания печатались у нас с купюрами, в зависимости от конъюнктуры, начиная с хрущёвского времени. Сначала его представляли безоговорочным сторонником советской власти, а с перестройки — антисоветчиком. И то и другое неправда.
Были у него и политические прозрения. 20 ноября 1905 года он отметил в дневнике: «Всюду чувствуется большая реальность осуществления республики. Кто же может быть выставлен как кандидат в президенты от социал-демократов? — Ленин?»
Притяжение Неведомого
В 1897 году Вернадский защитил докторскую диссертацию по кристаллофизике: «О явлениях скольжения кристаллического вещества». На следующий год стал профессором Московского университета, а в 1909 году — академиком.
Таковы внешние приметы его научной судьбы. Мир его мысли расширяется необычайно. Многие научные разработки последующих лет основаны на фундаменте, заложенном в эти годы.
За двадцать лет им опубликовано более ста научных работ. Число в общем-то небольшое, если оставить без внимания темы исследований. А их разнообразие поразительно: общая минералогия и общая кристаллография, кристаллофизика и кристаллохимия, почвоведение, история и философия науки, геохимия, учение о полезных ископаемых, метеоритика, геология.
Он проехал тысячи километров на поездах и телегах, пересекая вдоль и поперек всю Европу, Урал и Кавказ, прошёл сотни километров пешком. Рудники Урала, Польши, Чехии, Германии; древние вулканы Центральной Франции и огнедышащий Везувий; грязевые вулканы Керченского полуострова и Тамани; нефтепромыслы Баку; рудопроявления в горах Кавказа и на Украине; граниты Франции и базальты Северной Ирландии…
Многое повидал и продумал Вернадский.
Он осматривает в береговом обрыве Керченского пролива выходы бурых зернистых железных руд, напоминающих груды заржавленной картечи. Невзрачные на вид грязевые вулканы Керченского и Таманского полуостровов — булькающие, журчащие, плюхающие, лениво выплевывающие холодную глянцевую «грязь» — наводят его на мысль (подтвердившуюся через полвека) о большом значении вулканов в формировании рельефа, а также в газовом дыхании Земли.
На Кавказе он находит — впервые в России — бокситовые руды, сырье для получения алюминия.
…Они поднимаются на гору. Чуть в стороне белеет плотная шапка Казбека. Идти трудно. Узкая тропинка вьётся по краю пропасти. Каждый шаг надо выверить, чтоб не оступиться. И — прочь страх! Склон становится круче. Приходится цепляться руками за выступы.
Проводник Георгий время от времени повторяет:
— Не надо бояться. Только не надо бояться.
С плоской вершины открылась панорама остроконечных белых пиков, ярко освещенных солнцем, и глубоких темных долин. А под ногами в расселинах скал — сверкающие друзы горного хрусталя, белые прожилки кальцита в граните.
… Прекрасна Англия, очень симпатичны англичане, но беда, когда приходится мокнуть под дождем, да еще находясь в карьере, где разрабатывается каолиновая глина. Сплошная белая вязкая жижа, лужи.
Одежда промокла насквозь, но Вернадский продолжал ходить от карьера к карьеру. Как тут оторваться! Белый мягкий минерал каолин — и теперь это выявляется почти с полной очевидностью — произошел из прочного гранита в процессе выветривания.
Странны судьбы горных пород и минералов. Гранитные скалы перерождаются в пастоподобный каолин. В голубоватых кимберлитах, похожих на окаменевшую глину, рождаются самые твёрдые минералы — алмазы, состоящие из чистого углерода, как наименее твёрдый графит. А мягкий, подобно графиту, молибденит придает особую прочность стали!
На грани двух столетий в самосознании Вернадского произошла важная перемена. Он перестал жаловаться на свою легкомысленность, апатию, несобранность.
Встречаясь с лучшими кристаллографами и минералогами мира, он, к своему удивлению, беседует с ними на темы науки как равный. И даже — он не признается себе в этом, но мы-то можем определенно утверждать — нередко его исследования открывали новые пути в науке.
Столь же очевидно, что им созданный минералогический кабинет Московского университета не уступает лучшим подобным лабораториям Западной Европы ни по оборудованию, ни по коллекциям минералов, ни по научному уровню сотрудников.
