Гюг ле Ру - Гибель Византии
Как бы ни были с виду справедливы подобные замечания, какими бы основательными ни представлялись сомнения в свидетельствах Прокопия — не следует однако стараться слишком обелить ту, честь которой он так оскорбительно запятнал; и хотя, начиная с VI столетия, находилось немало писателей, которые в угоду Юстиниану открывали его супруге чуть ли не двери в рай — слишком парадоксально было бы изображать ее добродетельной. Достойно сожаления, что Иоанн, епископ Ефесский, который близко знал Феодору, воздержался из уважения к сильным мира повторить все оскорбительные слова, которыми благочестивые монахи, исполненные грубой правдивости, не раз осыпали, по его свидетельству, императрицу. Одно несомненно, что среди современников находились порицатели Феодоры и кроме Прокопия и что лица императорской свиты, секретарь Приск, Иоанн Каппадокийский знали за ней немало слабостей.
Многие черты в характере Феодоры — снисходительность, с которой она относилась к несчастным девушкам, погибавшим скорее в силу нужды, чем из любви к пороку, меры, которые она принимала для их спасения, пытаясь освободить их от «ига постыдного рабства», как выразился один из историков VI века, несколько надменная суровость, с какой она всегда относилась к мужчинам — как бы указывают на то, чем она была сама в молодости. Кроме того, многое, что кажется непорядочным и невероятным, гораздо менее оскорбляло нравственное чувство византийцев VI века. Сохранилось немало свидетельств о том, что многие порядочные люди, из чувства чистого сострадания, не раз выкупали из известных домов несчастных девушек и женились на них, и общественное мнение скорее склонно было удивляться, чем порицать подобный образ действия. Понятно, что при подобных взглядах на вещи Юстиниан свободно мог жениться на Феодоре, не слишком поразив своих современников. Не может быть также сомнения, что Феодора в момент своей встречи с Юстинианом уже имела за собой сомнительное прошлое: после двухлетнего отсутствия Феодору просто успели забыть в Константинополе.
Как бы там ни было, необыкновенная судьба Феодоры, вознесшая ее на престол, поразила воображение народа. Молва особенно живо занялась ею после ее смерти и, уже начиная с IX века, легенда прославляла кроме ее красоты, чистоту ее души, величие ее ума и безукоризненность ее нравственных правил и, не стесняясь сравнивать ее с благочестивой матерью Константина, святой и блаженной Еленой, легенда видела в Феодоре «настоящее воплощение всех благих Божиих даров».
Точно также легенды XII и XIII столетия, не довольствуясь прославлением ее необыкновенной красоты, выставляли ее самой умной, образованной и выдающейся женщиной своего века. Сирийские варианты относятся к ней еще более благосклонно. В своем стремлении возвеличить покровительницу их толка, монофизиты XII века называли отцом Феодоры, вместо бедного сторожа при цирке, благочестивого старца, ревностно стоявшего за монофизитские идеи, и прибавляли, что когда Юстиниан, увлеченный красотой и умом молодой девушки, явился просить у отца ее руки, этот почтенный человек дал согласие наследнику престола только с условием, что он никогда не попытается принудить Феодору принять исповедание веры, установленное на нечестивом, по их мнению, халкедонском соборе. Громкая слава Феодоры не миновала и самых отдаленных монастырей запада. Хроникер XI века Эмон де Флери рассказывает, что Юстиниан и Велизарий, связанные в свои юные годы самой тесной дружбой, встретили однажды двух сестер, Антонию и Антонину, происходивших из рода амазонок, но принужденных, после того, как они попали в руки византийцев, заняться постыдным ремеслом. Велизарий сошелся с одной из них, Юстиниан полюбил другую; последняя, которой была предсказана гадалкой блестящая судьба, ожидавшая ее возлюбленного, заставила его дать ей обещание, что сделавшись императором, он женится на ней. Вскоре Юстиниан и Антония расстались, но будущий император дал своей возлюбленной кольцо в залог исполнения своего обещания. Прошло время, Юстиниан стал императором, и однажды у ворот дворца появилась богато одетая женщина необыкновенной красоты, потребовавшая аудиенции у Юстиниана. Император не сразу узнал ее, но она показала ему кольцо, напомнила о прежнем его обещании, и Юстиниан, охваченный прежней страстью, провозгласил тут же императрицей прекрасную амазонку. Народ был несколько удивлен этим внезапным браком. Но недовольных казнили, и Антония разделила трон с Юстинианом.
В этой истории легко узнать Феодору: очевидно необыкновенная судьба императрицы не давала покоя праздным умам ее современников. Но хотя легенда и не может претендовать на беспристрастность истории, она все же дает так или иначе представление о юных годах Феодоры.
Часть вторая
К востоку от святой Софии, на склонах спускающегося к морскому берегу холма, возвышался в VI веке дворец византийских императоров.
Дворец византийских базилевсов состоял из множества разнообразных построек, разбросанных на обширном пространстве, приемных палат и церквей, бань, ипподромов, парадных и жилых покоев, всевозможных террас, с которых открывался вид на море и на азиатский берег — это была целая группа зданий, больших и малых, соединявшихся между собою длинными мраморными коридорами и лестницами. Это был как бы отдельный город в столице, таинственный и живописный, прятавший в зелени своих садов и парков золоченые купола своих церквей и павильонов, охраняемое от нескромных взоров, замкнутое и уединенное убежище, приют пышных пиров и праздников, церемониальных торжественных приемов, которые заполняли жизнь византийского двора.
Ничто не могло сравниться с роскошью, изяществом, ослепительным убранством дворца. За тяжелой бронзовой дверью, открывавшейся на площадь Августеона, начинался притвор, заново отстроенный Юстинианом, чудо архитектуры, поражавший своим великолепием. Под высоким куполом, который увенчивал круглую залу, разноцветные мраморы и золотая мозаика сливались вместе в пестрые узоры; пол из порфиритовых, яшмовых, ониксовых, серпентиновых и других плит казался драгоценным ковром, на зеленом фоне которого ярко выделялись пурпурные цветы. Стены были украшены громадными мозаичными картинами, представлявшими императорские победы, полководцев, приводивших к базилевсу покоренных царей и подносивших ему завоеванные сокровища, императрицу в парадном облачении, возле царственного супруга. Следующий за приемной «консисторий» отличался не меньшей пышностью, это была тронная зала, где император давал торжественные аудиенции, принимал послов и подарки иноземных властителей. В ней находилось три двери из слоновой кости, украшенные великолепными шелковыми портьерами; по другой стороне расположены были бронзовые двери с художественными барельефами. Пол был покрыт громадным богатейшим ковром, в глубине комнаты возвышался императорский трон, на который вели три ступени из порфирита; по обеим его сторонам стояли две фигуры «победы» с распростертыми крыльями, с лавровыми венками в руках; над самым троном, из золота и драгоценных камней, возвышался на четырех колоннах золотой купол. Рядом открывался обширный «триклиний», где давались пиры и обеды во время парадных приемов. В такие дни на столах, покрытых пурпурными скатертями, расставлялись драгоценные столовые приборы, дорогие вазы, сиявшие драгоценными камнями, золотые блюда, на которых выбивалось изображение императора. Великолепие обстановки, пышность нарядов, изысканность обедов до такой степени ослепляли варваров, которым базилевс давал здесь аудиенции, что, переступая порог дворца, они думали, что перед ними открывается небо.
