Лидия Громковская - Николай Александрович Невский
Невский чувствовал себя на островах превосходно. К нему быстро привыкли, и простые крестьяне, и местная интеллигенция принимали его радушно, охотно помогали ему в работе — он записал от них огромное количество фольклорного материала. Материалы эти частично были опубликованы Невским в японских этнографических журналах. Одна из статей называлась «Луна и идея бессмертия» — она обращала на себя внимание полнотой собранного материала и оригинальной его интерпретацией.
«Когда я был студентом и только что познакомился с китайской и японской поэзией, меня поразило почти полное отсутствие жизнерадостных, солнечных мотивов, являющихся одной из характерных черт русской поэзии. В Китае и Японии весьма привычны лунные мотивы с их аксессуарами — минорными тонами, меланхолией и сентиментальностью.
Славянскому духу с его культом Яра, этого бога живительной энергии, бога-оплодотворителя и возро-дителя холодной и скучной природы, по душе солнце с его яркими теплыми лучами, единственной радостью и утехой среди суровой и однообразной природы, и чужд холодный блеск луны, делающей еще более жалким и без того уже жалкое существование.
Китай и Япония, в особенности последняя, с прекрасной природой, страдающие от избытка солнца летом, переносят все свое внимание на луну с ее чистым белым зраком, так гармонирующим со всеми окружающими холмами, рощами, синтоистскими и буддийскими храмами и вечерним звоном в них.
Тихий, бледный свет луны отвлекает жителей таких стран от дневной солнечности, сообщающей жителям характер беспечности и самодовольства, и заставляет задуматься над чем-то отличным от веселой действительности и, наконец, поверить, что не все в мире только веселье и радость, что рано или поздно придет им конец.
В противоположность солнцу с его жгучими лучами, этому неограниченному источителю живительной энергии, луна в ее монотонном холодном сиянии стала рассматриваться как наиболее яркий выразитель диамет
рально противоположной силы, силы смерти. Инстинктивный ужас перед смертью вообще, влияние луны на приливы и отливы, несомненно давно уже подмеченное жителями приморских селений, влияние ее на регулярные очищения у женщин, мистическое влияние на лунатиков и, наконец, регулярность фаз луны, положившая начало измерению времени, — все это вместе с красотою луны, так гармонирующей с красотами ночной природы, превратило луну в мистическое божество, которое некоторыми народами рассматривается даже как создатель мира и человека».
На о-вах Мияко от Киёмура Гонин Н. А. Невский записал «Предание об Акаряззагама». Киёмура был корреспондентом газеты «Окинава симбун» и сам занимался фольклором островов. Ему принадлежали два труда — «Сборник народных песен Мияко» и «Мифы Мияко».
В предании шла речь о том, как Верховное божество — Луна — пожелала сообщить людям секрет вечной жизни, но по оплошности Акаряззагама, бывшего посланником Луны, секрет этот похитила змея.
«Кончив свой рассказ, г. Киёмура прибавил по-японски: несмотря на то что благое желание Луны дать людям бессмертие окончилось столь плачевно для человека, божество, жалея последнего, решило хоть как-нибудь скрасить его существование и дать ему если не вечную жизнь, то по крайней мере возможность немного помолодеть; и с того времени ежегодно в ночь на праздник „сицы" посылает с неба „молодую воду". Поэтому-то до сих пор существует обычай в первый день праздника на рассвете приносить из колодца воду, называемую „молодой водой", и окачиваться ею всей семьей».
Считалось, что «омолаживание» людей происходит путем сбрасывания с себя кожи, подобно тому как это делают змеи.
«Объяснение тайны бессмертия сбрасыванием шкуры, наблюдаемым у змей, крабов и некоторых других животных, судя по фольклору, собранному Фрэзером, находим главным образом у народов Тихого океана… Сбрасывание шкуры змеями, ящерицами, раками и крабами, рассматривавшееся как способ к достижению вечной жизни, превратило этих животных в фольклоре мно
гих народов в символы долгоденствия, употребляемые ё качестве счастливых пожеланий при рождении человека и других радостных событиях».
Среди обычаев архипелага Рюкю существует и такой: по новорожденному пускают ползать крабов. А на Мияко «в день родов обязательно приносят с морского берега двух белых, красивых крабов, называемых там „пялма" и „хяима", норки которых разбросаны там и сям по всему песчаному побережью, заливаемому морской водой в часы прилива. Одного из этих крабов пускают под дом, где произошли роды, а из другого делают суп для роженицы и новорожденного».
В деревне Сарахама на о-ве Ирабу Невский записал песню при посеве проса, обращенную к богу урожая Хайюнуканасы. В песне воссоздан «весь цикл земледельческих работ от посева до жатвы и всеобщего пира с вином, сваренным из нового проса, и, таким образом, эта песня может рассматриваться как магическое заклинание, имеющее целью вызвать в действительности подобный же результат».
В записанной песне выделялись начальные слова, в которых упоминался краб хяима. «Эти строфы, ничего общего не имеющие с последующими словами песни, нужно, мне кажется, рассматривать как поэтическое заклинание, имеющее своей целью вызвать в данном году, как и в ряду прошлых, возрождение проса, подобно тому, как вечно возрождается краб хяима, этот символ бессмертия и вечной жизни».
После почти трехнедельного пребывания на Мияко Невский возвращался на Окинава в Наха, где встречался с Иха Фую — хранителем префектуральной библиотеки. Известный историк и фольклорист, Иха Фую занимался в основном древним периодом истории архипелага Рюкю. Культурное наследие прошлого он рассматривал как залог духовного возрождения островитян. В наши дни деятельность Иха оценивается очень высоко. В сентябре 1976 года общественность Рюкю широко отмечала столетие со дня рождения ученого, к этой дате было приурочено издание трехтомного собрания сочинений Иха Фую. Невский встретился с Иха Фую в доме Янагита в Токио. Потом, живя в Отару, переписывался. Приезжая на Окинава, Невский не упускал случая повидаться с Иха, это общение помогало
ему восполнить пробелы в изучении фольклора Мияко. Да и просто повидаться со старым другом было отрадно.
Н. А. Невский посетил острова, ставшие его творческой лабораторией, как уже было сказано, трижды. Результаты этих поездок были отражены в трех небольших публикациях в журнале «Миндзоку» за 1926–1927 годы. Работы эти отличались глубиной исследования, а песни Мияко на японский литературный язык Невский перевел совершенно самостоятельно.
