Ингар Коллоен - Гамсун. Мечтатель и завоеватель
Копенгагенский издатель Филипсен должен был заказать новый тираж. Новый интернациональный издатель Гамсуна Альберт Ланген выпустил «Пана» на немецком и французском языках. Роман «Новь» был переведен на русский язык, а «Мистерии» — на голландский. Поворот судьбы был очевиден. Гамсун радовался этому втайне, он не хотел делиться радостью с другими. Один норвежский коллега упрекал Гамсуна в его желании ощущать себя изгоем, он напомнил ему о доброжелательных рецензиях на его роман: «Ты уже больше не преследуемая дичь, пора это осознать»[117].
Призыв был тщетным. Это было в его духе — постоянно чувствовать себя аутсайдером; невзирая на то, что книга хорошо продавалась и получила прекрасные критические отзывы в 1895 году, он обратился с проникновенной просьбой к копенгагенскому издателю: пусть Филипсен каким-то образом убедит норвежские газеты опубликовать сообщение о том, что вышел новый тираж «Пана». Ведь ему казалось, что разного рода газетные недруги пытаются убить интерес к его книге ее систематическим замалчиванием. А истина состояла в том, что лишь одна крупная газета не обратила внимания на его роман «Пан».
Я уничтожу ИбсенаК этому времени Гамсун испробовал разные литературные жанры, он писал стихи, новеллы, романы, публицистику, статьи, он читал лекции. Он не писал только пьес. Театр манил его, хотя часто Гамсун высказывался о сценическом искусстве с отвращением. В своих книгах он теперь все большее и большее внимание уделял диалогу.
При этом у него была тайная мечта превзойти Ибсена. По возвращении в Париж у него возник замысел большого драматического произведения, именно в это время он познакомился со шведским писателем и драматургом, которого он ставил гораздо выше Ибсена и всех остальных. Это был Август Стриндберг. Этот швед стремился к полному обновлению театральной эстетики. В последующие недели они проводили много времени вместе. Многие из скандинавской колонии, кому приходилось иметь дело и с этим непредсказуемым шведом, и с весьма эксцентричным норвежцем, предсказывали, что между двумя такими личностями не могут не возникнуть трения.
В новом 1895 году Гамсун приступил к созданию пьесы в четырех актах о человеке с несгибаемой волей. Замысел его, как всегда, был масштабен, его пьеса должна была стать началом истории о взлете и падении главного героя Ивара Карено.
Создавалось впечатление, что он нагнетал свою агрессию по отношению к Ибсену, которая постепенно стала походить на самую настоящую ненависть. Ибсену, как он полагал, уже давно следовало бы замолчать и не позорить свое творчество бездарной старческой стряпней, так писал он в одном из своих писем. На этот раз произведением, позорящим, по мнению Гамсуна, великого драматурга, стала новая пьеса «Маленький Эйолф». Когда именно в это время был опубликован весьма хвалебный отклик на «Голод» в парижском «Ле Журналь», датский издатель Гамсуна получил следующее послание: «Теперь я подлинная величина в Париже. Ибсен обречен на смерть. Можете его похоронить»[118].
Этой весной, весной 1895 года, у Августа Стриндберга особенно разыгралась неврастения, и его положили в больницу. И тут во всех скандинавских газетах был брошен клич о необходимости финансовой помощи Стриндбергу и содействия его возвращению домой в Швецию.
Инициатором этой акции явился Кнут Гамсун. Подобная кампания развернулась и в Германии. На Стриндберга обрушился поток денежных пожертвований и предложений о помощи.
И тут для Гамсуна начался подлинный кошмар. Стриндберг, человек с больными нервами, поместил в газетах свой протест. Он заявил, что акция Гамсуна не имеет к нему никакого отношения, она началась без его ведома и что в целом он не нуждается в деньгах.
Это явилось новым аргументом для тех, кто считал, что эта история связана прежде всего с шумной саморекламой Гамсуна. В отчаянии Гамсун пытался поправить ситуацию, то и дело объясняя, что действовал целиком и полностью с ведома Стриндберга. Это не помогало. Несчастный Стриндберг выставил на посмешище своего спасителя, который от огорчения погрузился в депрессию и слег[119].
Для успокоения нервов Ланген убеждал Гамсуна поехать в Германию. Подобная попытка уже была предпринята на Рождество. В тот раз Гамсун передумал на вокзале, и теперь Лангену не удалось уговорить его.
Но и в Париже он уже не мог оставаться.
В конце мая 1895 года Гамсун покинул город, где он провел в общей сложности 70 недель. Если пользу от путешествий с целью самообразования оценивать по степени усвоения иностранных языков, то в таком случае его пребывание в Париже следует считать совершенно бесполезным. Зато с того момента, как он покинул Копенгаген весной 1893 года и направился на юг, он сумел написать два романа: «Новь» и «Пан» — и приступил к драме, которую ему предстояло закончить на родине.
Со взвинченными нервами он вернулся в Норвегию и поселился в пансионе в Лиллехаммере. Последние десять лет в этом городке стало появляться все больше и больше отелей, разного рода пансионов, гостевых домиков. И все кругом говорили о благоприятном влиянии атмосферы города на душу и тело.
В Лиллехаммере находился санаторий для нервнобольных доктора Торпа. И вот как-то в воскресенье Гамсуну нанес визит один из тамошних пациентов, Густав Фрёдинг. Ранее они никогда не встречались, но швед рассказал, что его поразили попытки ниспровергнуть Ибсена. В своей рецензии на «Строителя Сольнеса» Фрёдинг отметил, что пьеса является достойным ответом на те обвинения, которые молодой Гамсун обрушил на Ибсена. И вот представился случай поближе познакомиться с этим отчаянным норвежцем, который нападал на Ибсена. Он похвалил боевой настрой Гамсуна и ту типично норвежскую решимость, с которым тот ополчился на Ибсена. Он также высказал мнение, что Гамсун в чем-то похож на религиозного проповедника[120].
В это время Гамсун работал над второй частью трилогии об Иваре Карено, философе и писателе. Когда вышла первая часть, которую Гамсун назвал «У врат царства», пьеса прозвучала весьма политически актуально. Из-за угрозы шведского военного вторжения летом 1895 года стортинг стал требовать переговоров по поводу учреждения самостоятельной консульской службы. Впоследствии этот курс на конфронтацию был пересмотрен, так как и Гамсун, и многие другие протестовали. В драме «У врат царства» Кнут Гамсун восстает против тех, кто предает идеалы своей юности. Двадцатидевятилетний философ Ивар Карено не отказывается от них, независимо от того, насколько они соотносятся с веяниями времени и какую цену приходится платить за верность им. Карено провозглашает такие непопулярные «этические принципы», как месть и ненависть. Мир между народами — не обязательно нечто положительное. Вот какова ключевая реплика, которую Гамсун вкладывает в уста своего героя: «Пусть будет война, зачем сохранять эти неисчислимые жизни? Источник жизни неиссякаем, бездонен. Нет, надо в каждом человеке сохранить гордого человека» [3; III: 201].
