Вольдемар Балязин - Екатерина Великая и ее семейство
Мария-Терезия, кроме того, настоятельно требовала, чтобы палатина обязательно приехала рожать ребенка в Вену. Александра Павловна, опасаясь и за себя, и за будущего ребенка, при помощи Павла настояла на том, чтобы роды состоялись в Офене. К сожалению, и это ей не помогло. Современники знали, что в отношении венского двора к палатине императрица Терезия играла все ту же зловещую роль. Она завидовала необычайной популярности невестки, любви, которой ее окружали, – особенно православные славяне, жившие в Будапеште и его окрестностях. Кроме того, Терезия была очень странной женщиной. Она любила все страшное и чудовищное и наполняла свои дворцы и сады безобразными статуями, химерами, изображениями казней и пыток. Она почти всегда молчала, глядела исподлобья и светским увеселениям предпочитала общество слуг и простолюдинов, устраивая для них пиры и спектакли, в которых сама играла первые роли.
23 февраля 1801 года Александра Павловна родила девочку, которая прожила всего лишь несколько часов, а на десятый день – 4 марта – от молочной горячки умерла и ее семнадцатилетняя мать.
Когда все это произошло, император Павел был еще жив – он был убит ровно через неделю после кончины своей старшей дочери – 11 марта 1801 года.
Жизнь Елены Павловны в Мекленбурге
Так же, как Александра и Иосиф, Елена Павловна и Фридрих-Людвиг были искренне влюблены друг в друга.
Молодых в Штеттине встретили радушно и торжественно: в их честь отец Фридриха-Людвига – герцог Фридрих-Франц устроил большой праздник. Но каким жалким показался он Елене Павловне! Русская герцогиня поразила всех собравшихся необыкновенными бриллиантами, подобных которым не видел никогда ни один из гостей.
Однако в дальнейшем Елена Павловна никогда этих украшений не показывала и носила всегда очень скромные платья.
Она всегда была ровна, приветлива и проста в обращении со слугами, и те не переставали удивляться всякому отсутствию холодности, а тем более чопорности в поведении их новой герцогини. Елена могла обнять и поцеловать простую служанку, могла поплакать вместе с нею, безыскусно и искренне сочувствуя ей. По утрам она гуляла в парке в маленьком городке Людвигелуст, где у нее и Фридриха-Людвига был небольшой загородный дворец, более напоминавший виллу.
А днем юная герцогиня читала и писала, трудясь над историей и культурой Мекленбурга и Германии: ей было всего 16 лет, к тому же она была в положении, но несмотря на тяжело протекающую беременность, продолжала собственное образование.
Она свободно владела четырьмя языками, и практически все книги из библиотеки герцога были ей доступны.
К. Брюллов. «Портрет великой княгини Елены Павловны с дочерью Марией». 1830 г.
В середине сентября 1800 года в Санкт-Петербург пришло сообщение, что Елена Павловна родила мальчика, которого назвали Павлом-Фридрихом – в честь двух его дедов – русского императора Павла и Мекленбургского герцога Фридриха.
Казалось бы, все идет хорошо, но после родов молодая женщина стала чувствовать себя все хуже и хуже.
В 1803 году она родила второго ребенка, девочку, которую назвали Марией. Однако жить вместе матери и дочери не довелось: 24 сентября 1803 года Елена Павловна скончалась.
Впоследствии ее сын Павел-Фридрих женился на дочери короля Пруссии Фридриха-Вильгельма III принцессе Александрине, а незадолго перед тем, в 1817 году, на другой дочери Фридриха-Вильгельма III – Шарлотте-Каролине Прусской – женился дядя Павла-Фридриха – будущий царь Николай I.
Мария вышла замуж за герцога Саксен-Альтенбургского Георга.
Заговор и смерть Павла I
Пален не был единственным организатором заговора против императора Павла. Параллельно с ним трудился на этой ниве вице-канцлер Российской империи, генерал-майор и камергер, граф Никита Петрович Панин. Он хотел передать трон Александру, но оставить Павла в живых, сохранив для него Павловск и маленькое войско для парадов. Панин сообщил об этом Александру, указав и на то, что свобода и жизнь его самого и всей царской семьи находятся под угрозой.
Затем Панин вовлек в заговор братьев Зубовых, которые входили и в число заговорщиков, собиравшихся у Палена.
Пален и Платон Зубов собрали в Санкт-Петербурге множество опальных офицеров и генералов, изгнанных Павлом из гвардии и армии и составивших костяк заговора. Немаловажную роль играла и мощная финансовая поддержка английского посланника лорда Уитворда, недовольного явно профранцузской и антианглийской политикой Павла.
К заговорщикам вскоре примкнул и еще один Зубов – Николай, соратник Суворова, ставший еще в 1734 году зятем великого полководца – мужем его дочери Натальи, которую Александр Васильевич звал «Суворочкой». Присутствие среди заговорщиков Николая Зубова придавало его участникам еще большую уверенность и силу.
Меж тем одно из второстепенных, казалось бы, обстоятельств, совершенно не относящихся к заговору, но сыгравших в развязке его решающую роль, произошло за несколько лет до роковой ночи.
А история эта была такой.
Дело в том, что частые роды подорвали здоровье Марии Федоровны. В 1796 году она родила уже девятого ребенка, необычайно крупного мальчика, которого назвали Николаем. Екатерина II писала барону Гримму об этом событии: «Мамаша (Мария Федоровна. – В. Б.) родила огромнейшего мальчика. Голос у него – бас, и кричит он удивительно; длиною он аршин без двух вершков (62 см. – В. 5.), а руки немного поменьше моих. В жизнь мою в первый раз вижу такого рыцаря».
Однако в середине 1797 года Мария Федоровна сообщила Павлу, ставшему в то время уже императором, что «снова тяжела». Лейб-медик императрицы, берлинский профессор-акушер Мекель сказал Павлу, что роды будут очень трудными и он не ручается за жизнь Марии Федоровны. Доктор почтительнейше попросил государя ни в коем случае не ставить более под удар жизнь своей августейшей супруги. Павел испугался и дал себе клятву, что больше никогда не окажется в постели со своею женой. Он тут же приказал наглухо забить гвоздями дверь, соединявшую его спальню со спальней Марии Федоровны, совершив, сам того не подозревая, роковой шаг: из-за этого при покушении на него он не смог перебежать в опочивальню жены, которая соединялась с целым лабиринтом переходов и коридоров Михайловского замка.
А заговор между тем вступал в заключительную стадию. Общее положение дел хорошо выразил один из заграничных заговорщиков, опальный русский посол в Лондоне граф С. Р. Воронцов.
В письме из Лондона от 5 февраля 1801 года, написанном симпатическими чернилами, он уподоблял Россию тонущему в бурю кораблю, капитан которого сошел с ума. Воронцов писал: «Я уверен, что корабль потонет, но Вы говорите, что есть надежда быть спасенными, потому что помощник капитана – молодой человек, рассудительный и кроткий, к которому экипаж питает доверие. Я заклинаю Вас вернуться на палубу и внушить молодому человеку и матросам, что они должны спасти корабль, который частью, равно и груз, принадлежит молодому человеку, что их тридцать против одного и что смешно бояться быть убитому этим безумцем-капитаном, когда через несколько времени» все, и он сам, будем потоплены этим сумасшедшим».
