Наталия Варбанец - Йоханн Гутенберг и начало книгопечатания в Европе
Таково содержание того единственного документа, которым располагает современная наука для реконструкции связывавших этих двух людей дела и взаимоотношений. В том, что «дело книг» Гутенберга и Фуста было типографским, сомнений нет. Из участников процесса очень вскоре будут типографами или владельцами типографий сам Фуст вместе с названным среди его свидетелей как клирик Майнцской епархии Петером из Гирнсхейма (т. е. компаньоном Фуста по первому же изданию, впоследствии — главой солиднейшей майнцской фирмы Петером Шеффером), а из свидетелей Гутенберга двое — Хейнрих Кеффер с 1470-х гг. в Нюрнберге и Бехтхольд (Бертольд Руппель) из Ханау с 1468 г. в Базеле. Никакое, кроме типографского, книжное дело не требовало таких затрат на помещение, людей, материалы, ни столь дорогого оборудования. И в какое иное книжное дело мог вступить изобретатель книгопечатания? Сложнее другие вопросы. Предполагало ли общее «дело книг» выпуск одного или нескольких изданий? В ближайшем будущем множественным числом в подобных контекстах обозначался тираж. Само условие договора — если бы партнеры по окончании дела не сошлись бы — говорит об одном издании, а стоимость производства — об издании большом. Менее ясны сроки заключения как долгового обязательства, так и договора. Из указанных Фустом 250 гульденов процентов при 6 годовых вытекает, что от Zettel irs uberkummens до иска истекло 5 лет и 2,5 месяца. Дата иска не указана, однако позднее, чем в конце лета 1455 г. (на судебную процедуру тоже ушло время), он вряд ли мог иметь место. Таким образом это «соглашение» вероятней всего относится к концу зимы или к весне 1450 г. О времени договора можно судить по соотношению фустовского пая и его дробления на ежегодные квоты, которое дает срок в 2 года и 8 месяцев, что позволяет относить начало общего издания на осень или, может быть, на лето 1452 г. Существо предприятия судом не рассматривалось, в акте geczuge Гутенберга не конкретизировано. Оборудование собственно типографии — печатные станы, словолитные инструменты и пр. — крупных денег стоить не могло, тем более, что в печатне Гутенберга вряд ли было больше 3–4 прессов. (Мнение, что прессов было 6, разбивается о простой расчет: позднее, при сильно упрощенной наборной практике, дневная работа двух наборщиков обеспечивала 1 пресс, анализ же связываемого с общим «делом книг» издания показал, что над ним работало 2, 3, затем 6 наборщиков.) Поскольку пробный период изобретения был позади, правомерно считать, что под geczuge подразумевались прежде всего шрифты (которые и впоследствии были наиболее дорогой частью оборудования всякой печатни). Было ли ко времени процесса закончено то издание, которое являлось целью совместного предприятия тяжущихся? Наиболее принято, что печатание было уже закончено, но продажа не начиналась. На это возражают: в таком случае результаты общего дела и будущие доходы с него должны были фигурировать в судебном постановлении, раз о них при всех денежных расчетах не упомянуто, издание к моменту суда закончено не было, откуда и конфликт между партнерами. Считается, что для «дела книг» был установлен срок, который Гутенберг все оттягивал, чем довел своего компаньона до иска в суд. Определение срока в такого рода договорах было правилом, но правилом же были сроки круглые — на сколько-то полных лет. Если исходить не из совпадения обеих сумм — ссуды и пая Фуста (последняя говорит лишь о реально внесенных им в дело деньгах), а из указанных Гутенбергом ежегодных взносов, то ближайший — и наиболее реальный — трехгодичный срок суммой фустовского пая не покрывается. Это означает, что Фуст нашел повод прервать свои взносы за 4 месяца до договорного срока. Доходы от совместного издания этим отодвигались: в отличие от следующих десятилетий, когда части тиражей перевозились в несброшюрованном виде, продавались без переплета, с пустыми местами для начальных букв и т. д., на том этапе штабели листов, хотя бы отпечатанных до последней точки, завершенным «делом книг» не были, требовалось еще превращение их в готовые тома, т. е. время, деньги, труд — на инициалы, рубрикацию, переплет. Господствует мнение, что совместное издание разумелось уже при долговом обязательстве, иначе не имело смысла определять назначение ссуды на geczuge. Но: в «запись соглашения» назначение ссуды, как видно по изменчивости его определений на суде, занесено не было, только залог. И в тот момент — до zurichten und machen, о котором говорит Гутенберг, — его geczuge (ничего иного он явно предложить в залог не имел) стоить 800 гульденов не могло. Казалось бы, в улучшении и умножении имущественного обеспечения своей ссуды Фуст был заинтересован. Но почему-то выдачу ее растягивал (вряд ли по недостатку средств, ибо он, хотя на суде прибеднивался, был из числа богатейших граждан Майнца). После начала общего дела дробление ссуды и дробные же взносы его пая создавали неясность в распределении обеих сумм: изменения в шрифты Гутенберг вносил и по ходу работы над изданием, учитывать стоимость производственных «накладок» — испорченных оттисков, всех шероховатостей рабочего процесса (принципиально нового и большинством участников осваиваемого впервые) вряд ли было реально. Возможно, что опущенная в акте часть прений сторон содержала попытку Фуста — после того, как выяснилось, что вторые 800 гульденов назначались на общее дело (надо думать, тому были свидетели), — обвинить своего компаньона в растрате части этих денег «в свою пользу». Предложение Гутенберга отчитаться в их употреблении показывает, что в денежной стороне он был уверен. На первый взгляд ничто в акте не предвещает последовавшей за процессом катастрофы.
14. VIII.1457 г. вышла в свет великолепная служебная Псалтырь (Psalterium Moguntinum) в двух крупных, разного кегля шрифтах, украшенная двуцветными — печатанными с литых металлических форм — инициалами, красными строками и заглавными буквами, оттиснутыми одновременно с черным текстом, в конце коей значилось, что она сделана при помощи нового изобретения Йоханном Фустом и Петером Шеффером, через два года — аналогичная первой Псалтырь бенедиктинская с таким же колофоном. И эта фирма (после смерти Фуста перешедшая к ставшему его зятем Шефферу) существовала почти 100 лет, а ее основателям вкупе и порознь уже в XV в. приписывалось изобретение книгопечатания. Сведения о Гутенберге и далее отрывочны. 21.VI.1457 г. он упомянут среди свидетелей при продаже недвижимости в акте, составленном тем же Ульрихом Хельмаспергером в присутствии Леонхарда Менгосса, каноника майнцского монастыря св. Виктора. В записях страсбургского монастыря св. Фомы с 1457 г. появляется отметка о возбуждении дела об аресте его (и его поручителя Брехтера) за невыплату процентов по долгу 1442 г., с 1461 г. там же помечено обращение в имперский суд, в 1462 г. в Майнц, но безуспешное; иск этот тянется и после смерти изобретателя. Майнцская хроника событий 1461–63 гг., разыгравшихся по поводу смещения папой Пием II архиепископа Дитера фон Изенбурга и утверждения вместо него Адольфа Нассау, сообщает, что воззвание восставшего Дитера было во многих экземплярах напечатано «первым печатником Майнца Йоханном Гутенбергом»; других упоминаний о его печатной деятельности нет, совместного с Фустом издания как не бывало. Сохранилась грамота Адольфа от 17.IV. 1465 г., гласящая, что за услуги, оказанные ему и его епархии, и в расчете на будущие услуги он назначает Йоханна Гутенберга пожизненно своим придворным. Запись современника о том, что Anno domini М°. CCCC.LXVIII uff sankt blasius tag (3.II) starp der ersam meinster <!> Henne Ginsfleiss dem got gnade [2] на эльтвилльском экземпляре раннего шефферовского издания, после 1916 г. пропавшем (предполагалось, что запись сделана упомянутым каноником Менгоссом, имевшим в Эльтвилле приход). Расписка бывшего майнцского городского синдика — доктора канонического права Конрада Хумери в получении 26.II.1468 г. оставшихся после Гутенберга, но принадлежавших Хумери «форм, букв, инструмента» и пр., относящегося к печатанию, с обязательством не употреблять их и не продавать вне Майнца (если майнцский гражданин предложит столько, сколько чужой). Упоминание в списке сперва живых, затем среди умерших членов братства при монастыре св. Виктора. Все в совокупности говорит, что в конце 1455 г. Гутенберг оказался неплатежеспособен и что дело его отошло к Фусту: типография (за малым вычетом); и совместное издание, иначе он мог бы типографию выкупить. Эта катастрофа предполагает злоупотребление — либо Гутенберга в предыстории, либо Фуста в самой тяжбе (но тогда вместе с ним и судей). И процесс Фуста против Гутенберга в известном смысле длится поныне: с сочувствием ли к изобретателю — сводя предысторию тяжбы к конфликту между художником и дельцом, или порицательно — и в делах Гутенберг был безответствен, и вообще с чужими деньгами обращался вольно, и пытался обмануть суд, и т. д. — гутенберговеды исходят из правоты Фуста. Она как бы задана авторитетом Шеффера, импозантностью — по богатству, крену в академизм, рекламе, длительности — его издательской карьеры. Для обоснования этой правоты приходится прибегать к сложнейшим — часто наперекор смыслу акта и правовым нормам — юридическим и финансовым домыслам, рассматривать процесс вне контекста, как шахматную партию, опуская суть — то, что знали и Гутенберг, и Фуст, и их свидетели, и составивший акт нотарий, и, вероятно, судьи: дело шло не вообще о рабочих приспособлениях, а о новом изобретении, и не частности — особого молоточка или т. п. (таких тяжб XV век знал достаточно), а «нового искусства писать», дававшего не один, а сразу много экземпляров любого текста. И не вообще о совместном предприятии тяжущихся шла речь, а о реализации этого изобретения в общем их «деле книг», которое, кроме дохода, должно было принести еще и славу. Без этой посылки все анализы тяжбы, а тем более — реконструкции ее предыстории и последствий идут мимо цели.
