Жорж Перек - W или воспоминание детства
На первый взгляд представляется, что Атлету не очень трудно выполнить надлежащие условия, для того чтобы быть допущенным к той или иной должности и воспользоваться связанными с ней привилегиями; какими бы мизерными они ни казались (освобождение от наряда, разрешение на душ, индивидуальное жильё, постоянный пропуск на Стадион, в раздевалку, в приёмные помещения перед Банкетным залом и т. д.), эти привилегии нередко оказываются необходимыми для элементарного выживания Ветерана. Существует целая система очков, баллов и бонусов, которые учитываются на протяжении всей спортивной карьеры Атлета: суммирование очков происходит таким образом, что, в общем, достаточно четырёх лет регулярных достижений для того, чтобы экс-Чемпион был более или менее уверен в плановом получении привилегированного места. Существуют, однако, различные комбинации Побед, которые позволяют Победителям перейти границу, перескочить барьер в более короткие сроки: за три года, если Атлет возьмёт Брелан, то есть три раза подряд займёт второе или третье место на Олимпиадах; за два года, если он возьмёт Дубль: две олимпийские Победы подряд, достижение, считающееся самым выдающимся, но не подтверждённое в истории W конкретными примерами; всего за один год, за один сезон, если он возьмёт Каре (первое место на классификационном Чемпионате, на двух местных Чемпионатах, в отборочном состязании) или Терц (первое место на классификационном Чемпионате, первое на Отборочных, первое на Олимпиаде), комбинация, которая теоретически кажется наиболее вероятной, но которая на практике встречается крайне редко. Наконец, сообразно духу жизни W, существуют всевозможные системы, скорее всего основанные на чистой случайности: какой-нибудь ничтожный Атлет, закоренелый чурка, абсолютно неспособный ни показать удовлетворительный результат, ни сделать себе Имя, вполне может вмиг стать Официальным лицом: для этого достаточно, например, чтобы его порядковый номер совпал с результатом Победителя.
Изобилие этих Законов, их точность, большое количество и разнообразие предоставляемых ими возможностей могут вызывать впечатление, что Атлету надо сделать совсем немного для того, чтобы стать Официальным лицом. Как если бы Законы W, утверждая желание в равной степени вознаградить расчёт, везение и спортивную заслугу, стремились создать ощущение того, что Атлеты и Официальные лица принадлежат к одной Расе, к одному миру, как если бы все они были одной семьёй, и их объединяла бы одна цель: жизнь во имя Спорта; как если бы ничто их не разделяло: конкуренты соперничают и удваивают свои усилия на гаревых дорожках; толпа товарищей стоит на ступенях и бурно их приветствует или освистывает; Официальные лица сидят на Трибунах; и всех до одного воодушевляет единый дух, возбуждает единый пыл, пронизывает единое исступление!
Но, достаточно хорошо зная мир W, становится понятно, что даже самые мягкие его Законы — это всегда и всего лишь воплощение куда более жестокой иронии. Внешняя щедрость правил, определяющих восхождение к официальным должностям, всякий раз наталкивается на прихоти Иерархии: то, на что указывает Хронометрист, может отказать Арбитр; то, что обещает Арбитр, может запрещать Судья; то, что предполагает Судья, может располагать Директор; то, что дарует один Директор, может отобрать другой. Высшие Официальные лица наделены всей силой власти; они могут дозволить или запретить; они могут ратифицировать волю случая или предпочесть ей случайность собственной воли; они могут вынести решение и в ту же секунду своё решение отменить.
Нет никогда никакой уверенности в том, что в итоге своей карьеры Атлет станет Официальным лицом, а главное — нет никогда никакой уверенности в том, что он им останется. И однако, другого выхода у него нет. Изгнанные из команды и не получившие должности Ветераны, которых называют «ослами», не имеют никаких прав, никаких гарантий. Им запрещено находиться в спальнях, столовых, душевых, раздевалках. Они не имеют права разговаривать, они не имеют права сидеть. Нередко у них отбирают тренировочную форму и обувь. Они толпятся возле мусорных баков, по ночам бродят вокруг виселиц и, не обращая внимания на Охранников, которые стреляют по ним без предупреждения, стараются вырвать несколько кусков плоти из трупов побитых камнями и повешенных побеждённых. Они сбиваются в небольшие группы, тщетно пытаясь согреться и хотя бы на миг обрести в этой ледяной ночи сон.
Работы у низших чинов, честно говоря, не очень много: служащие при душевой небрежно крутят краны с кипятком и ледяной водой; парикмахеры водят стригальные машинки; охранники трибун хлопают длинными бичами; глашатаи дают сигнал к аплодисментам и свисту.
Но ведь нужно, чтобы Люди вставали и строились. Нужно, чтобы они выходили из блоков — Raus! Raus! — нужно, чтобы они бежали — Schnell! Schnell! — нужно, чтобы они входили на Стадион в безукоризненном порядке!
Низшие чины, каков бы ни был их ранг, всемогущи для Атлетов и заставляют их блюсти суровые Законы Спорта с дикой жестокостью, усиленной собственным страхом. Низшие чины лучше накормлены, лучше одеты, они больше спят и чаще отдыхают, но и их судьба полностью зависит от гневного взгляда Директора, от тени, пробежавшей по лицу Арбитра, от настроения или прихоти Судьи.
XXXV
Перед отъездом в Париж, мы провели целый день в Гренобле. Мы не стали подниматься по канатной дороге, ведущей к Гранд Шартрез; впрочем, она и не работала. Вместо этого, мы с Анри пошли в совсем маленький кинотеатр, который назывался, кажется, «Студия»; очень красивый зал с ковром и большими креслами ничуть не был похож на ангар или попечительный клуб, где я бывал на киносеансах. На этот раз мы посмотрели «Частную жизнь Генриха VIII», фильм Александра Корда с Чарльзом Лофтоном в главной роли. Кажется, именно тогда я впервые услышал величественный звук гонга, который предшествует титрам всех фильмов киностудии Ранк. От самого фильма у меня осталась в памяти одна сцена: старый король, слегка выживший из ума, но по-прежнему роскошно одетый и по-прежнему такой же лакомка, втайне от своей какой-то по счёту супруги (перед которой он дрожит, как ребёнок) в одиночестве и с жадностью пожирает целую курицу.
Переезд в Париж длился очень долго. Анри научил меня определять километры, высматривая на правой обочине (когда едешь к Парижу; когда едешь из Парижа это наблюдение почти невозможно: отметки оказываются слишком близко, почти под вагоном, из которого на них смотришь) таблички с белыми цифрами на синем фоне, указывающие количество километров, которые отделяли нас от Парижа, а также сотни метров, обозначенные белыми столбиками, за исключением пятого, который был красным. Эту привычку я сохранил, и с тех пор не проходило, кажется, ни одной поездки на поезде, неважно час она длилась или полдня, без того, чтобы я не развлекался, глядя, как пролетают стометровые, полукилометровые и километровые отметки со скоростью значительно большей, чем во времена нашего возвращения.
