Лидия Обухова - Любимец века. Гагарин
Инженер добавляет, что описать процесс рождения космического корабля - его расчеты, проектирование, конструирование, изготовление и испытания - возможно «разве что во многих специальных томах!».
И все-таки, чтоб сразу не ставить неперелазный барьер между читателями и высокомудрыми знатоками, заметим, что работа специалистов распадалась на множество совершенно автономных отраслей. Объять густой лес проблем было под силу, пожалуй, лишь одному Генеральному конструктору. Слишком велики оказывались контрасты!
Пока в уютной комнатке с домашними шторами виртуозы-сборщики в белых перчатках складывали готовые детали на бархатные подставки, пока шло ювелирно-монтажное действо, рядом, в огромном зале, при помощи подъемных кранов и рельсовых эстакад наращивала свое великанье тело ракета-носитель.
«Пеэс» был такой маленький, кругленький, блестящий от полировки; в него столько вложили эмоций, выдумки, надежд и опасений, что потом, когда конструкторы увидали над космодромом свой драгоценный первенец-светлячок летящим, хотя все их мысли были заняты уже совсем другим прибором, многие прослезились.
А ракета выглядела, напротив, устрашающе громадной, хотя еще и пустотелой: составы с горючим наполнят ее чрево уже на космодроме. Она покоилась в ангаре на гигантских стапелях. Сергей Павлович Королев, мужчина плотный, совсем терялся в ее тени, когда поздним вечером присаживался перед нею на табурете, находя именно здесь уединение.
В сущности, он мог считать себя счастливейшим человеком. С тех пор, как возникла легенда о Фаэтоне («он позволил себе слишком многое и поплатился за это»); с тех пор, как Архимед изготовил первый астрономический глобус; как Коперник предположил, что вместе с Землей вращается и ее атмосфера, а земная ось стоит под углом; с того времени, как Ньютон в середине семнадцатого века вычислил первую космическую скорость, а Циолковский на заре двадцатого вычертил схемы ракет - воплотить грезы о небе, сделать их осязаемыми, первому выпало именно ему, Сергею Королеву!
И если, закрывая глаза, Циолковский едва ли мог предположить, что мальчик, который спустя четверть века сделает первую ракету обитаемой, уже родился и что это произошло совсем недалеко от калужского домика, в соседней области, - то Сергей Павлович, или, как его чаще называли в среде конструкторов, Эспе, безмолвно созерцая тело ракеты, предназначенной для вывода на орбиту космического корабля, уже твердо знал, что такой смельчак существует.
Но, прежде чем перейти к «самой интересной странице» жизни Гагарина, следует напомнить еще об одной отрасли науки, без которой был бы невозможен его полет: о космической медицине.
Автор книги «Первые ступени» хорошо передает то чувство ошеломления, которое он испытал в институте, где тренировали на центрифугах стриженых дворняжек. Еще сто лет назад, когда трое французов-воздухоплавателей поднялись на воздушном шаре впервые на высоту восемь километров, ближний космос дал ясно понять, что человеку в нем делать нечего. И не только потому, что наш вестибулярный аппарат приспособлен лишь к земной силе тяжести, а при ее нарушении начинаются искажения в восприятии мира. Только Гагарин мог честно заявить, что невесомость «даже приятна», ибо неприятности начинаются с шестого витка. В той или иной степени всех посетили зловещие космические фантасмагории, когда кабина расползалась, а один глаз видел как бы совсем не то, что другой, смещая понятия «верх» и «низ».
Правда, следующие космонавты были уже подготовлены к возможности «ложных пространственных представлений», и космонавт-врач Егоров мог квалифицированно разобраться в том, что наблюдал.
Но невесомость до полета человека оставалась совершеннейшим белым пятном, «великим иксом», по выражению академика Василия Васильевича Парина. Хотя все другое было как будто уже ясно: с высотой уменьшается давление, живительные газы, наполняющие кровь - кислород, азот, - собираются в пузырьки и закупоривают кровеносные сосуды; кроветок, основа жизни, прерывается. В этом и была причина трагедии французских воздухоплавателей. Если их шар смог бы подняться выше еще на десять километров, то там подстерегала гибель от... закипевшей крови! Потому что с падением атмосферного давления меняется и точка кипения жидкостей (до некоторой степени это знают уже альпинисты-восходители), пока не достигнет температуры тридцати семи градусов по Цельсию, то есть температуры нашего тела. Тогда кровь кипит в жилах.
Но и в этом не последняя опасность высоты! Постоянный ливень космических частиц, путь которому надежно преграждает плотная земная атмосфера, там, на высоте, невозбранно ударял бы в наши мышцы и кости: одно атомное водородное ядро - «космическая бомбочка», летящая со скоростью света, - способно поразить пятнадцать тысяч живых клеток в человеческом организме!
«Мы долго сидели молча, взволнованные нарисованными картинами разрушения всего живого в космосе».
...А может, космос и есть тот самый смертельно опасный порог, переступив который не останется ничего другого, как только... стать оптимистами?! Вооружиться главной и в итоге единственной человеческой силой - силой духа?
Оптимизм рождается вначале от незнания опасностей, подстерегающих впереди. А о чем же мы так мало знаем еще, как не о космосе? И что более дерзновенно, чем наше вступление в него?
Когда Земля подбросила своей большой ладонью горошину ракеты, а та вдруг не вернулась тотчас, сраженная тяготением, но сама по себе описала круг, - в этом наряду с напряжением, наукой, работой был и элемент дерзости древних мореходов, Всего того, чем красна жизнь. Что вносит в наше существование радостный дух исканий. Ведь человек с одинаковой одержимостью стремится и к вершинам, и к безднам - ко всему, что кажется недостижимым.
Не надо забывать, что, когда произошел первый прорыв человека за пределы земного тяготения, мир был моложе на десять лет, и на многие вещи мы смотрели по-иному. Через полвека людям будет еще труднее вообразить поступок Гагарина во всей его психологической сложности.
Ведь те из нас, что проживут это грядущее пятидесятилетие, будут уже отличаться сами от себя, сегодняшних, настолько же, как и мы, родившиеся до телевидения, непохожи на тех, кем стали нынче, когда смотрим на дому футбольный матч из другого полушария. И вообще узнаем о великом событии не после его совершения, а в ту самую минуту, становясь участниками и сопереживателями.
В убыстрившемся мире каждый день происходят перевороты, технические и научные, хотя случается это неосязаемо и невидимо.
