Владимир Литтауэр - Русские гусары. Мемуары офицера императорской кавалерии. 1911—1920
Стихи могут показаться вам неказистыми, но в целом песня была хорошая, с юмором. Автор стихов Александр Виленкин, московский адвокат, в свои тридцать был очень образованным человеком. Когда объявили войну, он добровольцем пришел к нам в полк и служил рядовым. Сложность ситуации заключалась в том, что он был евреем, а в то время в русской армии еврей не мог быть даже унтер-офицером. Вот когда проявился независимый, свободолюбивый дух нашего полка. Было принято решение назначить Виленкина связным при командире полка, а питался и жил он вместе с офицерами.
Виленкин отличался невероятной храбростью и среди солдат имел наибольшее количество наград. У него их было семь из возможных восьми. Он несколько раз зарабатывал восьмую награду, но объяснял, что не хочет ее получать из-за своего привилегированного положения в полку. Он был храбрым не из-за отсутствия воображения, как в случае с моим вестовым Кауркиным. Его храбрость отличалась и от храбрости Гротена, в основе которой лежали фанатизм и вера. Виленкин обладал необыкновенной силой воли, хотя внешне это никак не выражалось. Он очень любил порисоваться; был романтиком и поэтом. Вот вам пример. Однажды спешившийся полк выходил из леса. Поджидая нас, немцы обстреливали край леса. Полковник Гротен прикидывал все за и против развития наступления. Адъютант Снежков, я и Виленкин стояли рядом с Гротеном. Рвались снаряды. Свистели пули. Но Гротен, глядя в бинокль, невозмутимо осматривал окрестности. Виленкин не упустил возможность продемонстрировать собственное самообладание.
– Не хотите ли кусочек шоколада, господин полковник? – вынимая из кармана плитку шоколада, спросил Виленкин.
– Иди к черту, – не отнимая от глаз бинокля, ответил Гротен.
А вот еще пример необычайной силы воли Виленкина. Его ранили, и, пока санитар, усадив его на поваленное дерево, делал перевязку, Виленкин написал стихи о том, как его ранили.
Как гласит старая армейская истина: «Во время боя бегут все, но только направление, в котором бежит герой, отличается от направления, в котором бежит трус».
Глава 10
НАБЕГ И ОТСТУПЛЕНИЕ
Состояние нашей дивизии после непрерывного двухнедельного наступления, перестрелок и рекогносцировок наилучшим образом передает запись телефонного разговора между штабом фронта и нашей 1-й армией. На вопрос штаба армии, где кавалерия, командующий нашей армией ответил:
– У меня точная информация, что Гурко провел ночь в Генрихсдорфе. Кавалерия измотана, и если мы не вытащим ее оттуда, то можем потерять.
Этот разговор происходил за несколько часов до того, как три полка нашей дивизии начали операцию по кавалерийскому набегу в немецкий тыл. Операция длилась шестьдесят три часа.
Оперативная задача кавалеристов сводилась к установлению контакта между двумя русскими армиями, 1-й армией под командованием генерала Ренненкампфа и 2-й армией под командованием генерала Самсонова. Разрыв между армиями, составлявший порядка восьмидесяти километров, не позволял командующим ежедневно обмениваться информацией. Так 30 августа в штабе 1-й армии были в полной уверенности, что 2-я армия уже миновала Алленштейн, а в действительности накануне 2-я армия потерпела полное поражение. Командующий армией генерал Самсонов застрелился в ночь с 29 на 30 августа. Все русские в Алленштейне попали в плен. Но поскольку мы считали, что 2-я армия ведет бои, то наше появление в немецком тылу было бы очень кстати.
Три или четыре кавалерийские дивизии должны были проследовать к Алленштейну. Гурко получил приказ о кавалерийском набеге днем 30 августа, то есть через двадцать четыре часа после того, как 2-я армия потерпела полное поражение.
Через двенадцать часов до штаба 1-й армии дошла информация о разгроме 2-й армии генерала Самсонова. Приказ об отмене кавалерийского набега пришел в нашу дивизию спустя два часа после того, как мы покинули расположение дивизии. Все попытки направить к нам курьера с приказом об отмене операции потерпели фиаско. В дневное время ни одному из курьеров не удалось пробраться в немецкий тыл.
Для проведения операции в распоряжении Гурко находились три полка; драгуны выполняли особое задание. Примерно два с половиной эскадрона из этих трех полков занимались рекогносцировкой. Таким образом, в распоряжении Гурко находилось всего пятнадцать с половиной эскадронов (которые уже понесли значительные потери), шесть пулеметов и батарея из шести трехдюймовых орудий.
Нам предстояло прорвать немецкий заслон и углубиться примерно на шестьдесят километров, чтобы подойти к Алленштейну. Много небольших разведывательных отрядов были направлены для поиска разрывов в немецком заслоне. Вскоре разведчикам удалось найти неохраняемую дорогу, ведущую через лес. В 4.30 утра началась операция. Без единого выстрела мы проникли в немецкий тыл. Но вскоре мы натолкнулись на немецких пехотинцев, охранявших железную дорогу. Спешившийся головной отряд быстро уничтожил немцев, и мы продолжили движение. По мере продвижения взрывая железнодорожные пути, обрывая телефонные провода, примерно в полдень мы подошли к Алленштейну. Встретив сильное сопротивление, Гурко был вынужден развернуть полки. Для нас явилось полной неожиданностью, что вместо того, чтобы устанавливать контакт между русскими армиями, нам приходится сражаться с немецкими армиями. У нас был приказ войти в контакт с русским гусарским полком, расположенным где-то поблизости; полк имел лошадей серой масти. Гусары по двое отправились в разных направлениях в поисках этих серых лошадей. Вернувшись, они сообщили, что вокруг масса немецких кавалерийских частей, но нет никаких серых лошадей. Несмотря на клятвенные заверения, солдат обозвали дураками и опять отправили на поиски русских гусар. Однако их так и не удалось обнаружить. Позже мы узнали, что этот полк не принимал участие в набеге. У меня впервые закралось сомнение, что нам не на кого рассчитывать.
1-й эскадрон получил приказ прикрывать орудийную батарею. Разомкнутым строем, обнажив шпаги, мы прикрывали левый фланг занявшей позицию батареи. Меньшиков сильно сомневался в действенности подобной защиты, но никто из нас не мог предложить ничего лучше. Вскоре мы поняли, что были правы, когда не стали спешиваться. Наша батарея открыла огонь. В течение нескольких минут они стреляли одни, и единственный немецкий снаряд разорвался на безопасном для нас расстоянии. Гусары пришли в отличное расположение духа; «меткая» стрельба противника вызвала взрывы смеха. Однако наши артиллеристы думали иначе и были абсолютно правы. В следующую минуту немецкий снаряд пролетел над головами и взорвался за нами. Гусары уже рыдали от смеха, отпуская шуточки в адрес «метких» немцев. Но, в отличие от гусар, артиллеристы понимали, что немцы пристреливаются. Командир батареи отдал приказ оттащить орудия, и, не прекращая обстрел противника, с тревогой наблюдал за нашими перемещениями. Мы едва успели расположиться за батареей, как место, где мы только что стояли, было буквально вспахано немецкими снарядами.
