Михаил Фомичёв - Путь начинался с Урала
Вдоль железнодорожного полотна появились немецкие пехотинцы. За ними — два тяжелых танка с черно-белыми крестами на бортах. Цель противник ясна: на какое-то время задержать наше продвижение вперед.
— Слева тигры! — доложил гвардии лейтенант Ясиновский.
Но вражеские танки уже были в поле моего зрения, и я приказал первому батальону уничтожить их. В это время по рации слышу радостный голос Федорова:
— Мост успели захватить. Удержим до вашего подхода.
У меня отлегло от сердца. Позже узнал подробности: Федоров с несколькими танками, маневрируя по переулкам, пробился к речке, перебил охрану и захватил мост целехоньким.
А в районе вокзала по-прежнему шла ожесточенная перестрелка. Мне хотелось пробиться к роте Коротеева, чтобы на месте руководить боем за станцию. Наш танк выскочил из-за угла дома и попал под обстрел. Вблизи один за другим разорвались два снаряда. Пришлось сманеврировать и, прикрываясь насыпью, двигаться вдоль полотна.
По тому, как огрызался противник, я приходил к выводу: роте Коротеева нужна подмога. И вызванные мной автоматчики уже были на подходе.
У насыпи мы увидели бойца, возле которого находилась девушка-санинструктор. У бойца были перевязаны голова, руки и нога. Девушка пыталась оттащить раненого в безопасное место, но тот всячески сопротивлялся. Я выскочил из танка, подбежал к раненому. Он лежал весь в крови. Осколки разорвавшейся мины разбили челюсть, впились в обе руки и ногу. Санинструктор Тамара Костина упрашивала бойца не упрямиться:
— Думаешь, без тебя Гримайлов не возьмем? Возьмем! Поверь мне, а теперь, родненький, разреши тебя в санвзвод отнести.
Боец отрицательно мотал головой.
— Не слушается, — сказала мне девушка. — Весь искалеченный, а рвется в бой.
Боец глядел на меня, что-то хотел сказать, шевеля побледневшими губами. Потом он дотянулся до кармана, вынул огрызок карандаша и окровавленными пальцами с трудом вывел на измятом солдатском треугольнике: Троих в рукопашной уложил, а четвертый гад убежал. Жаль. Коммунист Акимов.
В нескольких метрах от нас разорвался снаряд. Взрывной волной меня бросило на кучу прогнивших шпал, обдало грязью. Немцы, видимо, нас заметили и открыли огонь. Я вскочил на ноги. С санинструктором Костиной мы подхватили Акимова и оттащили за железнодорожную насыпь. Оттуда его отправили в медсанвзвод.
К этому времени подоспели танкисты Пермской бригады, подошли истребительно-противотанковый полк и 29-я мотострелковая бригада. Через час станция полностью была очищена от гитлеровцев. На здании затрепетал красный флаг.
На пути к вокзалу мы увидели группу бойцов. Они с интересом что-то рассматривали. Я попросил Ясиновского остановить танк. Дзот, вокруг которого собрались челябинцы, был втиснут в железнодорожную насыпь, вооружен одним орудием и двумя тяжелыми пулеметами. Теперь дзот лежал развороченным, груды металла еще дышали жаром. Тут же валялись обгоревшие трупы фашистов.
Кто-то дотронулся до ствола исковерканного орудия, произнес восторженно:
— Ничего себе штучка, теперь поминай как звали! Гвардейцев работа. То-то же!
Раздавались отдаленные разрывы. В центре города вели бой подразделения нашей, Пермской и Унечской бригад. Гвардии капитана Федорова я нашел в разбитом кирпичном домике. На полу валялись битое стекло, обрывки грязной бумаги, куски кирпича. Из проема окна комбат следил, как развивался бой. Василий Александрович доложил, что немцы подбили его танк и экипаж устраняет повреждения. В батальоне всего два раненых, других потерь нет. Федоров сообщил довольно неприятную весть: сгорела машина моего заместителя гвардии майора Кришталя.
— А как экипаж?
— Кажется, кто-то ранен. Видел, как на носилках унесли в дом, что на противоположной стороне.
Вместе с Федоровым и Ясиновским перебежали улицу. У входа в подвал нас встретил заместитель начальника оперативного отделения штаба бригады гвардии капитан Гаськов.
— Кришталь ранен в ногу, — сообщил он.
В освещенном углу на пружинном матраце лежал гвардии майор. Старший фельдшер роты управления М. Д. Мостовов забинтовывал ему ногу. С трудом сдерживая стоны, раненый корчится от боли. Мостовов успокаивает его:
— Не шибко, товарищ гвардии майор. Заживет.
Кришталь мучительно кривит лицо, просит пить. Заметив меня, вяло улыбнулся и, словно в оправдание, тихо сказал:
— Не повезло, товарищ комбриг. Надо же так — из-за угла фердинанд резанул. В упор. И ему не поздоровилось. Я успел выстрелить.
Офицер умолк. Я наклонился, попрощался с ним:
— Еще встретимся, выздоравливай.
Но встретиться нам больше не пришлось. Через несколько дней я с болью в душе узнал, что ранение оказалось смертельным. Мы потеряли храброго офицера. О майоре Криштале у меня сохранились самые светлые воспоминания. Он был хорошим помощником во всех делах.
Мы вышли из подвала. Бой уже шел на южной окраине города. Кое-где рвались шальные снаряды, горели дома, рушились крыши. От копоти и дыма почернели каменные стены. Возле угла дома путь преградил автоматчик.
— Улицу переходить опасно, бьют засевшие на крышах снайперы, — предупредил он нас.
Я не успел ему ничего ответить, как мимо уха чиркнула пуля. Вбегаем в соседний дом. От разорвавшегося снаряда качнулись стены и обгоревшие балки потолка рухнули на пол. Мы отделались легкими ушибами. Карабкаемся по развалинам, окольными путями добираемся до машин.
По улицам трудно проехать. Горят немецкие трехосные машины, автобусы. Лоб в лоб, уткнувшись, стоят наш танк и тигр. У разбитого 81-миллиметрового миномета трупы фашистских солдат. Возле брошенного опеля орудуют два наших бойца. Один из них сидит за рулем, другой лихо вращает заводную рукоятку.
Едем на южную окраину. Город освобожден. Из иод-валов с поднятыми руками выходят уцелевшие солдаты противника. Небритые, уставшие, с опухшими от бессонницы глазами. Один из пленных с наброшенной на плечи шалью подозрительно пятится назад. Кто-то из наших бойцов толкает его в бок:
— Куда глядишь?
С него спадает шаль.
— Братцы, так это же власовец! — крикнул боец. Пленный пытался поспешно сорвать опознавательную нашивку.
— Куда тянешься, предатель? — остановил его боец, и власовца взяли под особый конвой.
Штаб бригады на время разместился в полуразрушенном домике. Ординарец Собко невесть откуда принес охапку соломы и, расстелив на ней плащ-палатку, стал готовить ужин: вывалил из вещмешка несколько банок консервов, буханку черствого хлеба. Присели начальник штаба Баранов, начальник политотдела Богомолов, начальник связи бригады Никифоров, офицер Гаськов. Чадит коптилка. От усталости не хочется есть.
