Михаил Колесников - Последние грозы
— Вы можете оставить себе личное оружие, — ответил Макошин, — и огнестрельное, и холодное. Офицеры сохраняют именное и холодное оружие. На верхней палубе следует закрепить и зачехлить две пушки с боезапасом — для самообороны судна. Два пулемета. Остальное вооружение сбросить в море!
Он ждал возражений. Но Слащов передал приказ начальнику штаба полковнику Дубяго: прежде всего, демонтировать, взорвать радиостанции, чтоб ни один сигнал не долетел до Константинополя, до англичан, до штаба Врангеля. Оружие потопить! За утайку оружия — расстрел! Оружие — значит, непредсказуемые инциденты. Инцидентов не должно быть, поскольку речь идет о судьбе тысяч людей, рвущихся домой.
Веденеев и Зайцев должны были наблюдать, как выполняется приказ. Досмотр за погрузкой Макошин взял на себя. Ему нравилась решительность Слащова. Генерал сжигал за собой все мосты. В один миг остаться без пушек, без винтовок… Отказаться от власти над людьми. По всей видимости, он оценил деликатность Макошина, оставившего офицерам именное и холодное оружие.
— Мы приступаем немедленно! — заторопился он и холодновато улыбнулся.
…Веденеев и Зайцев видели, как группы казаков и солдат с лихорадочным воодушевлением сбрасывали с высокого ржавого утеса орудия. В воду летели пулеметы, винтовки, ящики с патронами и снарядами. Глубины тут были большие, и вряд ли кто из местных жителей-греков из рыбачьего поселка рискнет нырять на мины и снаряды.
Началась погрузка. Громыхали по палубе сапоги и гамаши. Казаки тащили ящики со снарядами, закатили пушки, укрыли брезентом. Все деловито, без суеты. Погрузить армейский корпус, насчитывающий чуть ли не четыре тысячи человек, дело не простое.
Слащову выделили каюту, и он заперся в ней. Приказания отданы. Остальное сделают офицеры. Остаться на Лемносе никто не пожелал. Макошин стоял на капитанском мостике и наблюдал, как идет погрузка. Люди были крайне возбуждены, трудились изо всех сил. Счастливые, улыбающиеся лица. Сейчас бы обратиться к ним с речью… Рано, рано… Еще неизвестно, чем все обернется. Может оказаться лазутчик, давно сюда подосланный следить за Слащовым; лазутчик во время короткой стоянки в Константинополе незаметно прошмыгнет на берег, поставит обо всем в известность первого же английского офицера или самого Врангеля… Вот когда «Решид-паша» выйдет в Черное море… Но до этого еще далеко. Ох как далеко… Что их ждет в Дарданеллах, в Константинополе, при выходе из Босфора в Черное море?..
Чему радуются офицеры?.. Возвращению на родину или близорукости Макошина? Опять же загвоздка с генералом Гравицким: решил остаться в Константинополе, якобы для того, чтоб распространить свое «Обращение» среди войск. Ну а что на самом деле кроется за всем этим?.. А возможно, и ничего не кроется. Пока действия Гравицкого не расходились со словами. Можно только представить, что творилось в кабинете Слащова, когда к нему вошел Гравицкий и заговорил о репатриации…
Весенний день разгорался все ярче. Колыхалась морская лазурь. С криками носились чайки, садились на воду, что было хорошим признаком. Лемнос поднимался сиреневой громадой к безоблачному небу, словно памятник страданиям людей, покинувших его. Гравицкий нацепил дымчатые очки, защищающие глаза от яркого солнца.
Легкий бриз, никакого движения и древняя синева вокруг…
Возле берега из воды поднималась корма затопленного еще во время мировой войны броненосца. Значит, и здесь были дела.
«Решид-паша», войдя в Дарданеллы, вновь продвигался вдоль Галлиполийского полуострова, голой равнины, кое-где покрытой маками; на пристани Галлиполи стояли солдаты в серых шинелях, махали пароходу руками, даже не подозревая, куда направляются их товарищи, разместившиеся на всех палубах.
Макошин подумал о тех двоих чекистах, которые остались в Константинополе. Удалось ли им пробраться в лагеря Галлиполи, где размещается 1‑й армейский корпус? А если удалось, то, возможно, на берегу стоят среди солдатни и они, машут руками. Заберем в следующий раз!.. Заберем, заберем… Теперь заберем.
И хотя самое трудное, как он считал, осталось позади, расслабляться было нельзя. Он снова жил той нереальной, натянутой, как струна, жизнью, какой привык жить на фронте, и нервы его не шалили больше, несмотря на сильнейший психический накал. Одно беспокоило: все шло слишком уж гладко, как по плану. Он не любил вот такого ровного развития событий, так как на войне привык ко всякого рода поворотам судьбы, подчас трагическим. Все ли он учел?..
4
«Решид-паша» не стал заходить в бухту Золотой Рог, не пришвартовался к Галатской набережной, как обычно, выбрал почему-то заброшенную грузовую пристань на мысу в Стамбуле. Он прибыл сюда поздно ночью с погашенными огнями.
С генералом Гравицким распрощались дружески.
— До новых встреч, — сказал Гравицкий, — что вас беспокоит, Константин Алексеевич?
— Главные беспокойства позади, — ответил Макошин. — Хотел спросить у вас, Юрий Александрович, да все было недосуг: где находились Золотые ворота, на которые вещий Олег в девятьсот седьмом году якобы прибил свой щит? Осталось ли от них хоть что-нибудь? Хотелось камень на память взять.
Гравицкий тихонько рассмеялся.
— Если вам потребуется прислать ко мне верного человека, пусть заговорит о Золотых воротах. Пароль. Следующий раз покажу вам крепость Румели Хисары и квадратные башни, между которыми в ту пору находились Златые врата Цареграда. Башни уцелели. И крепостные стены той поры кое-где сохранились. Ну, те, на которые воины Олега вешали свои щиты…
Высадив генерала Гравицкого, стали входить в Босфор. При потушенных огнях прошел и мимо султанского дворца Топкапы, мимо дворца Долмабахче. Фелюги с косыми парусами жались к берегу, уступая дорогу пароходу-великану.
Макошин не сходил с капитанского мостика. Он думал о том, что, как только разнесется весть о бегстве целого корпуса во главе со Слащовым, начнется стремительное разложение врангелевского лагеря…
До выхода в Черное море им предстояло пройти каких-нибудь двадцать семь километров. Там, словно Сцилла и Харибда, с обеих сторон пролива, на берегах двух континентов стоят два маяка — неусыпные стражи Босфора — Румелифенери и Анадолуфенери. И там — французские заставы, они бдят и днем и ночью. На верхних галереях маяков установлены пулеметы. Вход в Босфор и выход из него наглухо закрыт. Если патруль Девичьей башни у Мраморного моря несет службу спустя рукава, неизменно пребывая в нетрезвом состоянии, то у маяков несут охрану все те же беспощадные сенегальцы и офицеры с особыми инструкциями. Они головой отвечают за дорогу, ведущую через море в РСФСР. На рейде горели сигнальные огни кораблей, любой из них мог прижать «Решид-пашу» к берегу, остановить.
