Святослав Рыбас - Красавица и генералы
- Ну и что? - спросил Сергей. - Дайте поглядеть!
Он перегнулся, наклонив голову и наваливаясь боком на директора, и воскликнул:
- А давайте купим магазин!.. А что это? Молодая дама предлагает услуги художникам, ищет место по хозяйству у одинокого...
Директор опустил газету и сердито одернул гимназиста. Но у Кошки было другое на уме, и она, вылетев в коридор, радостно объявила:
- Победа! От штаба Верховного Главнокомандующего. Неприятельский флот покинул Рижский залив.
От Морского генерального штаба... Мы, с своей стороны, потеряли канонерскую лодку "Сивуч", славно погибшую в неравном бою с неприятельским крейсером, который вечером 6 августа совместно с миноносцами настиг ее и расстреливал с расстояния 200 сажен. Канонерская лодка "Сивуч", объятая пожаром, имея борт, раскаленный докрасна, продолжала отстреливаться до тех пор, пока не пошла ко дну, потопив перед этим неприятельский миноносец...
"... При мертвой тишине насторожившегося зала председатель Думы с трудноскрываемым волнением объявил:
- В бою у Рижского залива выбыли из строя германский дредноут типа "Мольтке", два крейсера и восемь миноносцев.
... Мертвый Екатерининский зал, где в последнее время царила такая гнетущая тоска, неузнаваем..."
- Такая гнетущая тоска! - скорбно повторил Константин Борисович. - О многом это говорит.
- Не надо грусти, - сказала Кошка. - Смотри веселее. Италия вчера объявила Турции войну.
Константин Борисович молча обнял Виктора и Сергея и вздохнул. Он не мог их защитить.
То, что еще в начале года казалось незыблемым, теперь представлялось мертвым.
Даже гимназистам становилось понятно, что прежняя жизнь на пороге краха. Железным дорогам и заводам не хватало угля, но возле шахт росли угольные отвалы, не хватало вагонов для вывозки. Подскочили цены. Стали исчезать спички, ситцы, сатины, мадаполамы, скобяные товары, все то, что изготовлялось в районах Москвы и Петрограда. Как будто Север отрезался от Юга подобно временам удельной раздробленности. А слухи о начинающемся голоде в обеих столицах вызывали просто раздражение, так как здесь, на Дону и в Новороссии, хлеба было в избытке, но его начинали придерживать, поднимать цены.
В газетах появились заметки о продовольственном положении центральных государств и делались прозрачные намеки, что Германия и Австро-Венгрия находятся в преддверии голода. Те, кто умел читать между строк, могли сделать вывод и о России.
В середине августа был опубликован закон о создании Особых совещаний по обороне, по перевозкам, по топливу и продовольствию.
Правительство прямо обращалось к промышленникам, ища опору в тех, кто критиковал его, и делясь с ними политическим влиянием.
Гимназистам трудно было определить, что принесла эта мера. Но спустя неделю Николай II сместил главнокомандующего великого князя Николая Николаевича и принял командование на себя, а в начале сентября распустил Государственную Думу, которая в своем большинстве выражала мнение тех же промышленников, на которых он только что хотел опереться.
Верховная власть сделала шаг влево, потом шарахнулась вправо, из чего можно было сделать вывод, что она не имела твердого плана и уповала на старые традиции. Изолированный почти от всего мира, разъединенный, лишенный планомерного управления, механизм русской хозяйственной жизни еще работал, но какой ценой? Россия, твердили промышленники в Петрограде, ведет войну по преимуществу кровью своих сынов, а не накопленными или добытыми для войны средствами.
Виктор услышал эти слова от Сергея и поспешил их опровергнуть. Им руководило чувство патриотизма, оно было выше логики.
- Пусть даже Макарий, ты и я, - сказал он. - Пусть все мы отдадим свою кровь!
Тогда Сергей набросал карикатуру: человек в военной форме опирается вместо костылей на двух безногих калек, прижимая их приплюснутые головы к подмышкам. И пририсовал человеку бородку, усы и на груди Георгиевский крест, как у батюшки царя.
Виктор сунул листок с карикатурой в книгу древнегреческих мифов, и из-за этого листка вскоре у него было неприятное объяснение с Кошкой.
Кошка любила древнегреческие мифы и при случае подчеркивала, что эту книжку Виктору подарили за отличные успехи и примерное поведение, и, стало быть, пусть он помнит, ценит, стремится...
Вытащив из книги листок с царем и калеками, она сперва приподняла брови, словно размышляя, куда с ним направляться, в сторону ли традиционной русской любви к престолу или в противоположную, где можно было без особых хлопот приобрести авторитет женщины с современными взглядами, потом ее брови опустились и грозно сдвинулись, будто она представила себе путь на каторгу, и после этого Кошка приподняла верхнюю губу, хищно улыбаясь и готовясь отстаивать не только право содержать частную гимназию, но и лично сражаться с врагом.
- Что за ужас? - спросила она.
Виктору нечем было защититься. Книга и рисунок принадлежали ему, и он должен был совершить подвиг первых христиан, приняв кару во имя идеи товарищества.
Правда, Кошка знала, кто у нее Суриков, а кто святой Себастьян. Она явно ждала отречения.
- Ну рисунок, - ответил Виктор. - Перерисовал его из журнала.
Дальше вымышленного журнала продвинуться не хватило сообразительности, зато достало твердости даже без молчаливой поддержки класса, наедине с Кошкой и ее носатым, похожим на ворона супругом, отстаивать свое авторство.
- Пойми, мы вынуждены сообщить в жандармское управление, это наш долг, - предупредил супруг Кошки. - Кто тебя научил? Тебя исключат из гимназии, ты станешь изгоем. Лучше признайся!
Виктор не признавался и спросил, уповая на их здравомыслие:
- А правда, что между Москвой и Петроградом прервано пассажирское сообщение?
- Да, чтобы доставить в столицу продовольствие.
- А правда, что продовольствие не смогли заготовить и гоняют пустые вагоны?
- Черт знает что? - сказал супруг Кошки. - Газеты печатают всякие сплетни, а ты веришь?
Он порвал рисунок и отпустил Виктора под неодобрительный взгляд Кошки.
Ни у Геракла, ни у Тезея подобных подвигов, кажется, не было, и Сергей Троян запечатлел прямо на обороте задней обложки книги привязанного к кресту гимназиста, пронзаемого стрелами. "Ноябрь, 1915 год".
2
Из событий этого месяца еще выделилось возвращение домой молодой вдовы Нины Григоровой с маленьким сыном. Ее муж погиб, свекор и свекровь не вернулись. Они были убиты грабителями, мужчиной и женщиной, прямо в собственной квартире, когда пытались сопротивляться. Нина в тот час гуляла с малышом во дворе и только видела выбежавших из подъезда солдата в длинной шинели и сестру милосердия в белой косынке. Она обратила внимание на их необычные лица, как потом рассказывала, - "словно им очень больно".
