Антон Короленков - Сулла
Кимвры же, согласно Плутарху, построились квадратом со стороной в 30 стадий, то есть 5,5 километра. Однако это означает, что даже при самых широких интервалах их численность достигала нескольких миллионов человек. Поэтому либо длина и ширина строя, либо его форма указаны неверно.[408] Да и вряд ли кто-либо из римлян мог точно установить эти параметры на глазок, а самих германцев такие подробности вряд ли интересовали.
Германская конница, «числом до пятнадцати тысяч, выехала во всем своем блеске, с шлемами в виде страшных, чудовищных звериных морд с разинутой пастью, над которыми поднимались султаны из перьев, отчего еще выше казались всадники, одетые в железные панцири и державшие сверкающие белые щиты. У каждого был дротик с двумя наконечниками, а врукопашную кимвры сражались большими и тяжелыми мечами» (Плутарх. Марий. 25. 10–11).
И еще о вооружении, на сей раз римском. «Считается, что именно в этой битве Марий впервые ввел новшество в конструкцию копья. Раньше наконечник крепился к древку двумя железными шипами, а Марий, оставив один из них на прежнем месте, другой велел вынуть и вместо него вставить ломкий деревянный гвоздь. Благодаря этому копье, ударившись о вражеский щит, не оставалось прямым: деревянный гвоздь ломался, железный гнулся, искривившийся наконечник просто застревал в щите, а древко волочилось по земле» (Плутарх. Марий. 25.2).
Ход битвы не вполне ясен. Беда в том, что наиболее подробное ее описание приводит Плутарх, который сам дает понять, что опирается на мемуары ненавидевших Мария Катула и Суллы (Марий. 25.6 и 8; 26.6 и 10; 27. 6–7). В их изложении Марий выглядит завистливым, глупым и некомпетентным. Есть и немало фактических несуразностей. По сведениям Плутарха, битва началась с атаки кимврской конницы. Она шла не прямо на римлян, а уклонялась вправо, тем самым завлекая неприятеля в промежуток между своими рядами и германской пехотой. Римские военачальники разгадали хитрость, но стоило одному из солдат крикнуть, что враг отступает, как остальные бросились преследовать его. Марий совершил жертвоприношения, воскликнул: «Победа моя!» – и двинулся преследовать врага. Однако поднялось облако пыли, в котором его легионы долго блуждали по равнине. Пехота кимвров по «счастливой случайности» натолкнулась на войска Катула, и именно здесь, в центре, завязалось главное сражение. Врагам слепило глаза солнце, они задыхались в пыли, тогда как солдаты Катула даже не покрылись потом. Вид огромного числа врагов не пугал их, ибо из-за поднявшейся пыли они видели лишь первые ряды германцев (Плутарх. Марий. 26). Другие авторы уверяют, будто Марий, используя опыт Ганнибала, намеренно построил армию с таким расчетом, чтобы туман скрывал его легионы от неприятеля, солнце ослепляло врагов, а пыль от поднявшегося ветра неслась им в глаза (Фронтин. П. 2. 8; Флор. III. 3. 15; Орозий. V. 16. 14–15; Полиен. VIII. 10. З).[409]
Отметим прежде всего самые очевидные нелепости. Марий не мог приносить жертвы уже после начала битвы – это всегда делалось загодя.[410] Трудно поверить, что из-за крика одного воина, будто враги бегут, солдаты помчались бы преследовать германцев, – очевидно, Катул намекал на недисциплинированность легионеров Мария. Сравнение, правда, и тогда получалось не в его пользу – сам он не смог в прошлом году удержать армию от бегства, а Марий – лишь от наступления.
Еще более смехотворно выглядят рассуждения Катула о том, что его воины не потели и не задыхались, несмотря на напряжение битвы. Если говорить о тумане, ветре и солнце, которые благодаря мудрым расчетам Мария[411] оказались на руку римлянам, то день битвы был назначен заранее и направление ветра, равно как и туман, никто предвидеть не мог.[412] Кроме того, когда войска сторон смешались, пыль перестала нестись в лицо наступающим, ибо в тесноте боя ветру и пыли негде было разгуляться. А если бы кимвры повременили с атакой, то солнце стало бы светить им уже сбоку.
И уже просто как откровенная глупость звучат утверждения о том, что воины Мария долго блуждали по равнине, а кимврская пехота тем временем по «счастливой случайности» натолкнулась на легионы Катула. На что же ей было еще наталкиваться, кроме как на центр римской армии? Представить же себе победителя Югурты и тевтонов блуждающим по Раудийским полям со многими тысячами воинов и вовсе невозможно.[413]
Так что же произошло на самом деле? Вероятно, «левый фланг, где находилась половина войск Мария, двинулся против конницы кимвров и отбросил ее… но затем нанес было удар в пустоту, как это случается при обходных маневрах; далее можно предположить, что правый фланг совершил соответствующий маневр, благодаря чему оба фланга сошлись близ лагеря кимвров».[414] Где произошла встреча обоих крыльев, неизвестно – важно, что она произошла. Тем временем «пехота кимвров вступила в дело. Несмотря на то, что их утомило расстояние, которое им пришлось покрыть, измучила жара и слепило солнце, они все же вступили в схватку с центром римской армии. Почти не замечая того, кимвры постепенно втягивались в полукруг между сильными флангами римлян. В этот момент ловушка захлопнулась. Марий, возвратившись со свежими силами после разгрома конницы варваров, обрушился на тыл [вражеской] пехоты. Битва превратилась в резню, и к закату Италия была избавлена от германской угрозы».[415]
Таким образом, Марий реализовал план в духе операции Ганнибала при Каннах.[416] Именно умелый обходной маневр с охватом неприятельских флангов сближает оба сражения, а вовсе не трюк с ветром, солнцем и пылью, как думали Флор и Орозий.
Античные писатели, почти не интересуясь тактическими деталями битвы, подробно описывают при этом последние сцены трагедии. «Большая и самая воинственная часть врагов погибла на месте, – пишет Плутарх, – ибо сражавшиеся в первых рядах, чтобы не разрывать строя, были связаны друг с другом длинными цепями, прикрепленными к нижней части панциря. Римляне, которые, преследуя варваров, достигали вражеского лагеря, видели там страшное зрелище: женщины в черных одеждах стояли на повозках и убивали там беглецов – кто мужа, кто брата, кто отца, потом собственными руками душили маленьких детей, бросали их под колеса или под копыта лошадей и закалывались сами. Рассказывают, что одна из них повесилась на дышле, привязав к щиколоткам петли и повесив на них своих детей, а мужчины, которым не хватило деревьев, привязывали себя за шею к рогам или крупам быков, потом кололи их стрелами и гибли под копытами, влекомые мечущимися животными» (Марий. 27. 1–4).
