Коллектив авторов - Пермские чекисты (сборник)
— Салам алейкум! — сказал он, входя в мехмонхону.
— Алейкум салам, Маматкул! — вскочил Саидов. — Мы давно тебя ждем, садись скорее!
Гости раздвинулись, освобождая место возле импровизированного дастархана. Молчаливый, мрачный Хасанов, оказавшийся рядом с Кадыровым, налил ему водки. Кадыров поднял стакан, обвел взглядом присутствующих. Все замолчали, ожидая, что он скажет.
— Я хочу выпить за нашу далекую родину! — провозгласил Кадыров. — За наш Туркестан!.. Здесь, на севере, мы живем вдали от родины, не ходим в мечеть. Но в наших душах горит священный огонь веры, зажженный аллахом, каждый из нас, легионеров, остается воином ислама. Ждать осталось немного. Через год-полтора большинство из нас сможет вернуться в солнечный Туркестан и, если потребуется, снова встанет в ряды защитников веры! Слава аллаху! Да здравствует Туркестан!
После того как выпили, Саидов решил представить Кадырову неизвестных ему гостей:
— Это наши братья-легионеры из Яйвы: Хикматов Латиф — ефрейтор, и солдаты — Ибрагимов Зайкен, Джамалов Ахмед, Музафаров Газиз. Живут на Урале пятый год, тоже спецпоселенцы.
— Когда служили в «Туркестанском легионе»? — спросил Кадыров.
— С мая сорок третьего до конца войны, — ответил за всех Хикматов. У яйвинских легионеров он, видимо, был за старшего.
— Где пришлось воевать? — как бы между прочим осведомился Кадыров, закусывая бараниной.
Яйвинские легионеры переглянулись — вопрос был не из приятных. Хикматов, положив мясо на стол, вытер жирные руки о полу мятого пиджака и ответил:
— Мы тут все из четвертой роты... Нас в основном против партизан использовали. Сначала в Белоруссии воевали, под Гомелем. Потом в Польшу перекинули, в район Минска-Мазовецкого. Там тоже партизан ловили. В сорок четвертом году на Висле Советская Армия нас разбила, и немцы всю роту отправили в Югославию, опять на партизан бросили.
Кадыров, сочувственно кивая, выслушал рассказ Хикматова. «Простоват, — решил он про себя. — Сразу всю правду выложил». Вслух сказал:
— А нам вот на советской территории воевать не пришлось. Немцы, как только наш одиннадцатый батальон сформировали, отправили его в Грецию. Там, под Салониками, у моря, мы почти год и простояли, охраняли побережье от английского десанта. А осенью сорок четвертого многие из нас ушли к греческим партизанам.
Поймав на себе удивленные взгляды приятелей, Кадыров ответил на них тоже взглядом — долгим и твердым. Да-да, вот так, запоминайте: стояли у моря, патрулировали побережье — и больше ничего. Точка. Чем чище будет их прошлое, тем скорее удастся вернуться в Туркестан. Легионеры, хоть и были пьяны, поняли его, возникшая было пауза прервалась, все расслабились, задвигались, заговорили. Что тут думать, Маматкул — умный, образованный человек, плохому не научит... По кругу пошла новая бутылка.
Кадыров был доволен. Он еще раз убедился, что имеет власть над этими людьми. Все, кто давно знал Кадырова — Саидов, Бабаев, Умарбеков, Каримов, даже бывший командир отделения Мирзоев, в подчинении у которого он когда-то служил, — все теперь слушались и признавали за старшего его. Только Хасанов по-прежнему безучастно сидел, уставившись в пол, и мрачно жевал папиросу. Кадыров положил ему руку на плечо:
— Почему ты такой грустный, Зулунбай?
Хасанов медленно расцепил большие, перевитые жилами руки, вынул изо рта потухшую папиросу, вздохнул:
— Газету читал. Война опять будет.
Кадыров усмехнулся:
— С чего ты взял? С кем война?
— С Америкой. Она в Корее воюет, — бубнил Хасанов. — Америка первую атомную бомбу изобрела. У нас такую бомбу только недавно сделали.
«Ишь как заговорил — «у нас», — неприязненно отметил Кадыров. Самый старший из всех (ему уже было сорок), Хасанов вызывал у Кадырова внутреннее беспокойство. В шахте Зулунбая, бывшего тракториста МТС, ставили на самые передовые, технически оснащенные участки. Он хорошо зарабатывал, его хвалили. «Мирной жизни ему, видишь ли, захотелось! — зло думал Кадыров. — Передовик!» Но сказать ничего не успел, опередил пьяный Саидов, который, тыча пальцем в Хасанова, закричал:
— Он Америки боится! Воевать с ней не хочет!
Хасанов поднял на него глаза:
— А ты хочешь? Не навоевался еще?.. Или думаешь опять в плену отсидеться?
Саидов с обидой бросил на стол баранью кость:
— Зачем так говоришь?! Сам разве в плену не был? А фильтрационный лагерь помнишь? Ты что там говорил: надо было не к партизанам бежать, а американцам сдаваться! Немного посидим — и выпустят!
— Какая еще Америка?! — закричал Хасанов. — Зачем? Я домой хотел! В Туркестан!
— В свободный Туркестан, — тихо вставил Кадыров.
— Ну да! На родину, в свободный Туркестан! — согласился Хасанов, не спуская яростного взгляда с Саидова.
— Так радоваться должен, что у Америки атомная бомба есть, — по-прежнему тихо продолжал Кадыров. — Пушка против нее — все равно, что кетмень против сабли. У кого бомба, у того и сила. А ведь только большая сила может сделать свободным наш Туркестан. — Он помолчал и с нажимом добавил: — Воистину свободным, как это угодно аллаху!.. Или вы думаете иначе, не как мусульмане?
Над дастарханом повисло молчание. Кто-то, медленно соображая, глядел на Кадырова во все глаза, кто-то пугливо отвел взгляд в сторону. Никому не хватало духа заговорить первым. На такую тему мог рассуждать только Кадыров, и все уступали ему это право, а вместе с ним — и право учить, вести за собой. Кадыров почувствовал, что сегодня его власть над бывшими сослуживцами еще более укрепилась, да к тому же распространилась на легионеров из Яйвы. Сменив тон, он весело закричал Саидову:
— Баймат, почему наши стаканы пусты? Разве ты не хозяин? Разве у нас не праздник? Налей всем, и мы выпьем за дружбу! Выпьем и споем гимн легионеров — песню о нашей любимой родине «Гузал Туркестан»!
В открытое окно выносило табачный дым. Под звуки самодельного гиджака туда, в огород, во тьму позднего вечера выплескивалась, выводимая мужскими голосами, восточная мелодия — то заунывный, то грозный напев. В поселке не знали языка, на котором исполнялась песня. А если бы знали, то поняли бы ее зловещий, клеветнический смысл и возмутились. В песне правоверный воин-мусульманин, обращаясь к родине, спрашивает: почему ты не цветешь, Туркестан? Почему опустели твои сады? Почему затихли базары, закрыты мечети? И сам же отвечает: черные вороны с красными клювами, прилетевшие с севера, отняли у тебя свободу. Они разорили сады, погубили цветущий край. Черная туча закрыла солнце над Туркестаном. Но придет день — и воины-мусульмане победят мрак, ты снова станешь свободным, Туркестан!
