Борис Соколов - Мата Хари. Авантюристка или шпионка?
– В Англии, – уточнила она, – они проверяли даже тесемки моего нижнего белья.
Калле поправил свою любовницу. Немцы не используют в качестве агентов женщин вроде нее, а только грязных мужчин, прячущих чернила для тайнописи под ногтями или в ушах.
В этот вечер Мата Хари написала полковнику Данвиню письмо аж на двенадцати листах. Она рассказала ему все о французском летчике, способах прятать невидимые чернила, а также о том, что немцы взломали французский код. После этого, сочтя свою миссию завершенной, Мата Хари стала собирать вещи для отъезда во Францию.
То, что Калле сообщил при последней встрече Мате Хари и чем она простодушно поделилась со следователем, очень смахивает не просто на дезинформацию, но и на определенное издевательство над французской стороной. Французам ведь предлагалось тщательно проверять всех пересекающих границы грязных мужчин из низших слоев общества, в том числе их грязные уши и ногти. Но вину Маты Хари здесь усмотреть трудно. Ведь в делах разведки она была дилетантом и все принимала за чистую монету.
1 марта состоялся следующий допрос. Прибыв в Париж, Мата Хари, как она рассказала Бушардону, была очень удивлена молчанием капитана Ладу, но так как полковник Данвинь был старше того по званию, она была уверена, что они друг с другом разберутся и урегулируют проблему. Из номера в отеле «Плаза» на авеню Монтень она позвонила Данвиню в «Отель д’Орсе». Но там его не оказалось. Тогда она позвонила в военное министерство, но и там ничего не знали о его возвращении.
Мата Хари рассказывала: «Устав от поисков, я оделась и направилась на Бульвар Сен-Жермен, 282. Офицер, ростом даже выше меня, сказал, что полковник в этот же вечер уезжает в Мадрид».
Но Мату Хари не устраивала эта игра в прятки. Она обязательно хотела поговорить с полковником и в девять часов вечера поехала на вокзал Д’Орсе. Но оказалось, что для прохода на перрон нужен билет. Она написала короткую записку полковнику и попросила служащего в бюро по обслуживанию спальных вагонов передать ее Данвиню. Она писала, что обязательно должна его увидеть. И просила, чтобы на Аустерлицком вокзале, где поезд стоял до отправления из Парижа, он выглянул из окна. Потом она купила перронный билет. Полковника она в итоге нашла и попросила проводника спального вагона позвать его. Данвинь показался ей совсем другим человеком, чем в Мадриде.
– Очень прелестно с вашей стороны, полковник, уехать, не сказав ни слова, – съехидничала Мата Хари. – А что наше дело? Вы говорили о нем с капитаном Ладу?
«Полковник отвечал очень тихим голосом, – рассказывала Мата Хари Бушардону.
– Я говорил с ним, – ответил он. – Но больше с его начальником, полковником Антуаном Губе. Он сказал мне, что ваша информация очень интересная и что вы умная женщина.
– И это все?
– Он еще спросил, знаю ли я что-то о ваших связях, я ответил ему, что нет.
– Почему вы солгали?
Полковник лишь смог ответить жалостливым голосом:
– Моя маленькая, моя маленькая…
Это было все, потому что поезд отошел с вокзала. Я, слегка опечаленная, стояла на перроне.
На следующий день я направилась к капитану Ладу. Но листок с графиком посещений, куда я вписала свое имя, оказался с отметкой „отсутствует“. После того, как на следующий день я прождала около часа, я получила разрешение на посещение его следующим вечером.
Я пришла в назначенное время. Было около шести часов. Я нашла капитана очень странным. Он не улыбался, как обычно. Казалось, что ему предстоит сделать что-то неприятное. Я спросила его, видел ли он Данвиня и рассказал ли ему полковник все, что пообещал мне рассказать. Он ответил, что говорил с полковником очень недолго и тот ему ничего не рассказывал. Но мне показалось, что он удивлен тем, что я пошла во французское посольство.
– Я получила письмо, полное клеветы, – ответила ему Мата Хари. – И если что-то происходит, чего я не понимаю, то я стучусь во все двери».
Она рассказала капитану Бушардону, как передала Ладу содержание письма испанского сенатора, а он посоветовал ей не забывать, что для других она не знает его, и он ее тоже. И еще Ладу утверждал, что это не его бюро послало сенатору компрометирующее ее письмо. Если бы кто-то из агентов Ладу сделал бы подобное по собственной инициативе, его бы тут же отправили на фронт.
«– Это меня интересует в очень малой степени, – возмущенно заявила Мата Хари. – Но я все-таки полагаю, что у вас не было причин мешать моей работе посредством какого-то агента. Если французский агент действительно заметил что-то, что его не устраивает, то он должен жаловаться во французское посольство, а не испанскому сенатору. И, кроме того, меня очень поразило, как вы меня приняли. Это что – благодарность за услуги, которые я вам оказала?
– Какие услуги? – удивился Ладу. – Информацию о бароне фон Роланде и о подлодках?
– Вы забыли о летчике, радиокоде и невидимых чернилах.
– Я об этом в первый раз слышу.
– Неужели полковник вам об этом не рассказывал?
– Я же вам сказал, я его едва видел. Вы хотите сказать, что немцы знают код, которым шифруются наши радиограммы? Германский военный атташе, наверное, просто пошутил нал вами.
– Даже если возможность того, что моя информация достоверна, составляет всего один процент, ее все равно стоит проверить.
– Конечно! Но я весьма озадачен.
– Я тоже. Но у меня нет желания больше здесь оставаться. Я хочу домой. Да меня и денег больше нет, чтобы продолжать жить в Париже.
– Останьтесь еще на пару дней, – попросил Ладу. – Я запрошу отчет из Мадрида».
Затем Мата Хари забрала из отеля письмо сенатора Хуноя и передала его в бюро Ладу. Она увидела, что за каждым ее шагом следят сыщики. Они опрашивали горничных и портье. А когда она звонила про телефону, они подслушивали за дверью. Однажды она получила перлюстрированное письмо.
Все это привело Мату Хари в ярость. Вот что она показала на следствии: «15 января я написала капитану Ладу длинное письмо. Я спрашивала, что именно он от меня хочет. „Я сделаю все, что вы пожелаете, – писала я. – Я не хочу знать ваши тайны. Я не хочу знать ваших агентов. Я просто женщина мира. Не спрашивайте меня, как я буду работать, но позаботьтесь о том, чтобы моей работе не мешали. В том числе ваши агенты, которые меня просто не понимают. Очевидно, что я хочу, чтобы мне заплатили, чтобы я могла бы уехать“.
С этим письмом я пошла к мэтру Клюне. Он не стал критиковать содержание письма, но сказал, что оно слишком резкое по тону. Особенно его шокировало слово „заплатили“. Но я сказала ему, что если мне не стыдно брать деньги, то мне не стоит стыдиться, называя вещи своими именами. С бульвара Осман я сама отправила письмо.