Евгений Балабин - Далекое и близкое, старое и новое
После стрельбы из винтовок началась стрельба офицеров и вахмистров из револьверов, прошла она тоже хорошо.
Инспектирующий генерал, говоря речь полку, сказал: «Если вы в такую бурю справились с задачей – значит, полк стреляет хорошо».
Процентная расценка стрельбы в пехоте и в кавалерии различна, так как для обучения стрельбе отпуск патронов на каждого пехотинца приблизительно в два раза больше, чем для кавалериста, и потому процент попадания для кавалерии, по уставу, понижен по сравнению с пехотной оценкой. Но наше начальство, начиная с начальника дивизии, требовало, чтобы стрельба кавалерии и казаков была выше отличного по пехотной расценке, говоря, что кавалерийская расценка введена в устав, чтобы не писать неприятности в приказах.
Для того чтобы достигнуть такого успеха в стрельбе, в полку, кроме всевозможных приготовительных к стрельбе упражнений, рекомендованных уставом (поверка прицеливания и спуска курка, наводка треугольников, стрельба дробинками и уменьшенным зарядом на стрельбище, устроенном на чердаке казармы), практиковалась ежедневная прикладка. В помещении казаков на окнах и стенках, в разных местах, наклеены были маленькие мишеньки, в которые казаки «стреляли» учебным (деревянным) патроном. Обыкновенно вахмистр кричал: «Выходи на прикладку». Все разбирали винтовки и без всякого строя кто где хотел «стреляли» в эти мишеньки. Прикладка продолжалась меньше десяти минут, никого не утомляла и была очень полезна.
Лично я имел собственную винтовку, которая стояла у меня в кабинете, и я несколько раз в день занимался прикладкой, тратя на это 2 – 3 минуты. Благодаря этому в моем послужном списке три раза записано о получении за стрельбу императорских призов.
6 декабря 1908 года я был произведен в подъесаулы.
Хутор Балабинка[33]
В 1909 году мне удалось получить отпуск на четыре месяца. Я списался со своим братом Владимиром, живущим в Новочеркасске, и мы с нашими семьями провели лето на хуторе Балабинка (основанном предками) в 12 верстах от Семикаракорской станицы. Зимовник в это время был уже продан. С нами была няня, пожилая женщина из Пошехонья, первый раз в жизни попавшая на юг. Она удивлялась всему: и гостеприимству незнакомых казаков, и обилию винограда, арбузов и дынь, колоссальному в этом году урожаю хлебов – казаки засыпались зерном, некуда было его ссыпать и прочее. Когда появились первые огурцы, няня захотела купить один и, приноравливаясь к петербургским ценам, не знала, дадут ли ей один за двадцать копеек. Подошла к приехавшему торговцу и молча протягивает двугривенный. Торговец торопился и крикнул: «Поднимай передник», и няня не успела опомниться, как торговец насыпал ей полный передник огурцов. Жена спрашивает: «Няня, зачем вы так много купили?» – «А я думала, что он мне даст один».
Я с братом был ежедневно на охоте. Кроме реки Сал, притока Дона, Балабинка окружена озерами, и охота там хорошая. Благодаря великолепному урожаю прислугу нельзя было нанять – все работали в поле, и жене, и няне приходилось самим чистить птицу и готовить, а я ежедневно приносил больше десятка, а за лето (три месяца) убил 682 штуки разной дичи.
Ездил я на несколько дней на зимовник к В.Я. Королькову79 , новому хозяину нашего зимовника. С грустью обошел я все родные места, где родился и провел чудное детство и юность.
6 декабря 1909 года я награжден орденом Святой Анны 3-й степени.
6 октября 1910 года назначен командиром 3-й сотни.
26 августа 1912 года произведен в есаулы и в этот же день награжден медалью в память 100-летнего юбилея Отечественной войны.
Глава 6
ПОЕЗДКА НА КАСПИЙСКОЕ МОРЕ. БРЯНСКАЯ КОСА
6 сентября 1912 года. Наконец мы в вагоне и едем к берегам Каспийского моря – на Брянскую косу и к дельте Терека. Мечта, задуманная мной и Михаилом Михайловичем Алфераки80 , наконец осуществляется. Отпуск получили на два месяца и везем с собой по два ружья, винтовки, маузеры с двумя сотнями патронов, около 2000 ружейных патронов на каждого, консервы, палатку, летнее, осеннее и зимнее платье (неизвестно, какая будет погода). За денщика с нами казак Иванков.
9 сентября в 7 часов вечера мы прибыли в Хасав-Юрт[34] Терской области, где ночевали в прекрасной гостинице «Жилин-Юрт». Чудный воздух, тепло, все небо усеяно звездами. Когда же выезжали из Петербурга, было холодно, шел мокрый снег.
На следующий день, двумя подводами, выехали в Кизляр, столицу терских казаков – 90 верст от Хасав-Юрта. Приехали, было уже темно, в лучшей гостинице грязь, вонь, ничего достать нельзя. 11 сентября, после всевозможных неприятностей с ямщиками-черкесами, выехали из Кизляра и вечером приехали на место – в село Брянское. Я позвал старосту села и просил нам нанять квартиру на один месяц, сообщив ему, что мы, офицеры, приехали из Петербурга на охоту. Просил дать нам проводника-охотника, показать нам места, где можно лучше поохотиться, что мы ему заплатим, сколько он хочет. Староста обещал все это выполнить.
Утром явился староста и доложил, что сход готов. На мой вопрос «зачем», он ответил: «А я думал, что вы будете что-либо приказывать». Я ему снова объяснил, что мы приехали исключительно на охоту, и он недоверчиво, подозрительно посмотрел на меня. Квартиру он нашел нам у самого ерика, который при северном ветре часто сливается с морем. Прекрасный вид на косу. Квартира – особняк пять комнат, старуха кухарка и горничная, ее внучка 13 лет, – все за 14 рублей в месяц. Жара страшная. В 4 часа дня выехали на охоту с двумя провожатыми. Вечером ели на берегу чудный суп из авдоток, которых до тех пор видели только на картинках. Спали на парусе, завернувшись в бурки. Вместо подушки у Михаила Михайловича ягдташ, у меня мешочек с мелочью. Масса комаров – едят безжалостно. Домой вернулись на следующий день в 2 часа дня. Убили за эту охоту 54 штуки дичи и болотного луня.
Провожатые признались нам, что их послали с нами выведать, что мы за люди и зачем приехали, так как нельзя же поверить, чтобы два офицера приехали за тысячу верст птичек стрелять. Им советовали напоить нас, чтобы лучше узнать о наших намерениях. Провожатые говорили: «Мы видели, как вы охотились, и убедились, что вы приехали только поохотиться. Но все село Брянское не поверило даже нам и страшно интересуется, кто вы и зачем приехали». Оказалось, что некоторые говорят, будто мы «инженеры» и приехали отбирать землю у их врагов, тушиловцев. Другие думают, что мы приехали судить инженеров, которые подрядились рыть у них колодец, но, взяв около трех тысяч рублей, уехали за инструментами и уже два года не приезжают. Большинство же приняло меня за разбойника Зелим-хана[35], приехавшего на разведку. Начальник рыбного промысла сказал, что он при моем приближении спрячется в погреб и я его все равно не найду. Многие жалеют нашу хозяйку, уговаривают ее отказать нам в квартире, говоря, что от Зелим-хана хорошего не жди. Никто не верит, что мы приехали на охоту. Уже второй день ищем и не можем найти подводу съездить на ильменя (так здесь называют все озера) к дельте Терека. Никто не хочет дать, все говорят: «Самим надо». Нам было понятно, что просто боятся дать Зелим-хану. Наконец наняли почтовых лошадей. По дороге заехали к помещику Агинцеву, который рассказал нам, что Зелим-хан, местный разбойник, уже делал ему предупреждение об ограблении и убийстве и что сам Агинцев спасался на одном острове Каспия в 70 верстах от берега, где в свою очередь его приняли за Зелим-хана.
