Виталий Кузнецов - Франсуа Мари Вольтер
Но, решительно деклерикализируя и обмирщая нравственность, Вольтер все же утверждал, что вера в бога является необходимой опорой морали, и это утверждение превратилось к 60-м гг. в главный, «социальный» аргумент вольтеровского деизма (разумеется, речь шла не о боге любой из реальных религий, а о боге в соответствии с деистическими воззрениями). «Мне кажется, — писал Вольтер в „Философском словаре“, — что главное заключается не в метафизической аргументации, а в том, чтобы взвесить, нужно ли для общего блага людей, этих окруженных несчастьями мыслящих животных, принять вознаграждающего и карающего бога, который служит нам одновременно и уздой и утешением, или же отвергнуть эту идею, оставляя нас в бедствиях без надежды, а при совершении преступлений без угрызений совести» (6, 18, 376; см. также 3, 2, 99). На поставленный вопрос Вольтер без колебаний отвечает утвердительно: «Вера в бога, вознаграждающего за добрые поступки и наказывающего за дурные, а также прощающего небольшие проступки, является для человеческого рода самой полезной верой» (6, 21, 574; см. также 3, 2, 100). Деистические апелляции Вольтера к «общему благу людей» содержат утверждения о двух необходимых функциях религии, рассматриваемых в единстве: утешение и обуздывание. «О чем идет речь в нашем споре? — спрашивал Вольтер автора „Системы природы“, т. е. Гольбаха. — Об утешении нашего несчастного существования. Кто же его утешает? Вы или я? В нескольких местах вашего труда вы сами признаете, что вера в бога удерживает некоторых людей на грани преступления: этого мне достаточно. Если данное мнение предупредило хотя бы только десяток убийств, обманов и несправедливых приговоров, то я считаю, что его должна принять вся земля» (6, 18, 377–378).
Но в этом единстве утешения и обуздывания вторая функция является все же главной для Вольтера, и он делает на ней акцент в дискуссии с Гольбахом: «Идея бога необходима, как законы. Это узда» (10, 344–345, вкладка). Религия в качестве «узды» предназначается Вольтером для двух диаметрально противоположных групп людей. Во-первых, вера в бога как высшего гаранта справедливости провозглашается необходимой «для могущественных людей, которые нагло совершают явные преступления» (6, 21, 574). Только так, по-деистически Вольтер считает возможным ответить на беспокоящий его вопрос: «Кто удержит вельмож и государей в их мстительности и честолюбии, в жертву которым они хотят принести все? Государь-атеист более опасен, чем фанатик Равальяк (монах, убивший французского короля Генриха IV. — В. К.)» (там же, 573). Таким образом, по мнению Вольтера, «узда» религии может быть единственным средством сдерживания произвола и беззакония самовластных правителей в отношении массы населения. Этой своей стороной «социальный» аргумент вольтеровского деизма повернут против верхов феодального общества.
Во-вторых, вера в «воздающего мстителя» предназначалась Вольтером для совсем иного общественного слоя, что подчеркивалось при обсуждении им «парадокса» Бейля о возможности существования атеистического общества. «Мне кажется, — конкретизировал Вольтер этот вопрос, — что нужно проводить различие между собственно народом и обществом философов, стоящих над народом. Совершенно очевидно (?! — В. К.), что во всех странах для черни нужна крепкая узда, и что, если бы под управлением Бейля было, пять или шесть сотен крестьян, он не преминул бы им возвестить вознаграждающего и карающего бога. Но Бейль говорил только об эпикурейцах, которые были людьми богатыми, любящими покой, культивирующими все общественные добродетели и особенно дружбу, избегающими затруднений и опасностей общественных дел, ведущими, наконец, комфортабельную и невинную жизнь» (6, 17, 463). Что же касается народных масс, то приверженец деизма в одной из последних философских повестей Вольтера заявлял: «Бедный и сильный атеист, уверенный в своей безнаказанности, будет глупцом, если не убьет вас, чтобы украсть ваши деньги. С этого момента все общественные связи будут порваны, тайные преступления заполонят землю, подобно стае саранчи, которая, будучи едва заметной поначалу, затем опустошает ваши поля. Чернь станет только разбойничьей ордой…» (6, 21, 573). Приведенные слова выражают, хотя и в утрированной форме, убеждение Вольтера в том, что социальным низам, массе бедных и неимущих людей, «узда» религии необходима для того, чтобы внушить им мысль о недозволенности каких-либо посягательств с их стороны на частную собственность состоятельных людей. Со всей отчетливостью проявилось здесь желание Вольтера поставить идею бога на службу интересам буржуазии, не останавливаясь перед циничным навязыванием беднейшему населению веры в чистую фикцию.
Однако стремление Вольтера неразрывно, хотя и по-новому связать императивность нравственно-правовых норм с верой в бога встречало непреодолимое препятствие в его собственной сугубо мирской трактовке содержания и источника этих норм, а также в полном сведении к ним деистической религии. «Под естественной религией, — заявлял Вольтер еще в „Основах философии Ньютона“, — я понимаю моральные принципы, общие человеческому роду» (6, 22, 419). Единственной формой почитания бога, т. е. религиозного культа, Вольтер объявлял добросовестное соблюдение людьми этих «моральных принципов». По разъяснению Вольтера, «религия установлена только для того, чтобы поддерживать порядок среди людей и заставить их почитать милости бога посредством добродетели. Все, что в религии не ведет к этой цели, должно рассматриваться как чуждое или опасное» (6, 18, 430). Вольтероненавистник аббат Ноннот имел все основания заявлять, что для обличаемого им философа «религия есть свобода мыслить так, как хочется, и такое слово, которым прикрывается безверие» (60, 2, 2).
Каждый пункт вольтеровской «естественной религии» прямо определяется его пониманием какого-либо фундаментального принципа человеческого общежития. Вольтер с полной откровенностью писал, что «люди не могли бы сделать ничего лучшего, как принять религию, походящую на лучшее политическое управление. Так как оно заключается в справедливом распределении наград и наказаний, то такой же должна быть и сама разумная религия. Будьте справедливы, и вы будете любимы богом, а в случае несправедливости вы будете наказаны, — это великий закон всех обществ, которые не являются совершенно дикими» (6, 28, 243). Таким образом, Вольтер прямо представил божественные веления как сакрализованные принципы самих людей, строящих свою жизнь на началах разума и справедливости. Он всегда был принципиальным противником ревеляционизма[18] — учения, обосновывающего веру в божественное откровение. Поэтому в вольтеровском деизме люди фактически оказываются зависимыми не от трансцендентного «высшего разума», но лишь от продуктов своего собственного просвещенного сознания. Почитаемого деистами бога Вольтер обрисовал, по сути дела, не верховным законодателем, а лишь некоей воображаемой (но только воображаемой!) полицейской силой, которая призвана обеспечить соблюдение созданных людьми законов, когда земные, естественные средства для этого недостаточны. «Никакое общество, — писал Вольтер, — не может существовать без справедливости. Возвестим же справедливого бога. Если закон государства наказывает явные преступления, то провозгласим бога, который карает за тайные преступления» (6, 31, 103).
