Владимир Зворыкин Зворыкин - Мемуары изобретателя телевидения
К сожалению из-за частых заграничных командировок, длившихся иногда по несколько месяцев, регулярно летать у меня не получалось. А с началом войны частные полёты и вовсе запретили. Мы продали самолёт, и больше за штурвал я уже не садился.
На протяжении нескольких последующих лет сотни, а возможно, и тысячи инженеров во всём мире искали пути усовершенствования системы электронного телевидения. Но в основе любых работ лежал изобретённый Зворыкиным иконоскоп – прибор, позволивший камере «видеть» и «воспринимать» мир таким, каким его видит и воспринимает человеческий глаз.
С расширением лаборатории Зворыкин и группа выдающихся молодых инженеров, которых он вокруг себя собрал, наряду с телевизионными разработками вели исследования более общего характера. По словам Зворыкина, они были продиктованы исключительно «научным любопытством».
К числу подобных исследований можно отнести нашу работу над электронно-оптическим преобразователем – устройством, преобразующим электронные сигналы в оптическое излучение (или в изображение, доступное для восприятия человеком). Изначально мы занимались изучением свойств электронных линз, чтобы с их помощью научиться фокусировать электронный луч на конкретном крошечном участке фотокатода в иконоскопе и люминофора[101] в кинескопе. Мы назвали это устройство супериконоскопом. Оно очень полюбилось операторам и по сей день остаётся в ходу в некоторых странах[102].
Изучая свойства различных материалов под воздействием электронов, мы пришли к идее создания прибора, который впоследствии получил название электронный умножитель, или ЭУ. Мы обнаружили, что при многократной электронной бомбардировке определённых мишеней поток электронов усиливается в миллионы раз. Электронный умножитель со временем нашёл своё применение в телевидении. Сегодня ни одна электронно-лучевая трубка не обходится без него. Поначалу мы пытались оснащать им и кинопроекторы, однако анализ стоимости показал, что установка ЭУ вместо обычных ламповых усилителей значительно удорожит производство, и от идеи пришлось отказаться.
История создания электронного умножителя весьма показательна. Первые несколько лет после его изобретения он считался чем-то вроде научного баловства – дорогая, но неприменимая в хозяйстве игрушка. Производить его только ради использования в сцинтилляторных счётчиках[103] или в астрономии считалось коммерчески невыгодным. Однако вскоре после начала Второй мировой войны мне стало известно, что RCA получила большой правительственный заказ на производство электронных умножителей для оборонных целей. Каких именно – долгое время держалось в секрете. Лишь после окончания войны я узнал, что Пентагон использовал ЭУ для создания помех вражеским радарам. Мы и предположить не могли, что наше изобретение найдёт себе военное применение.
К этому времени характер и объём производимых в лаборатории работ претерпел значительные изменения. Наша группа, изначально состоявшая исключительно из телеинженеров, пополнилась специалистами в смежных с телевидением областях, что позволило проводить более широкие исследования. В частности, детально изучить проблему повышения точности фокусировки и отклонения электронных лучей, с которой мы уже сталкивались при разработке иконоскопа. Постепенно нам стало очевидно, что линзы и призмы воздействуют на свет подобно тому, как магнитные и электростатические поля – на электроны. Эта удивительная аналогия дала толчок развитию целого нового направления – электронно-оптической технике. Собственно электронную линзу мы уже давно использовали для увеличения электронного изображения катода при его проекции на экран кинескопа. Затем я предложил попытаться использовать её в микроскопе, и уже через несколько лет компания RCA выпустила первый в мире коммерческий электронный микроскоп, прототип которого был создан под моим руководством в нашей лаборатории.
Возвращение в Россию 1933
К началу тридцатых годов репутация Зворыкина как одного из ведущих специалистов в области телевидения была настолько высока, что привлекла внимание советского руководства. В 1933 году он получил приглашение вернуться в СССР с полным восстановлением в правах и заверениями, что прошлые «грехи» (его участие в белогвардейском движении) будут навсегда забыты. Зворыкин ответил отказом, объявив, что является подданным США и вполне удовлетворён своим нынешним положением. Тогда ему предложили приехать в СССР с лекциями. Это тоже было рискованно. Многие белые эмигранты, поверив посулам советского правительства, возвращались в СССР лишь затем, чтобы вскоре навсегда исчезнуть в застенках ГУЛага. Жена и знакомые наперебой отговаривали Зворыкина от поездки. Однако Сарнов, с которым Зворыкина к тому времени связывали не только профессиональные, но и дружеские отношения, увидел в этом возможность для расширения бизнеса.
С точки зрения интересов компании Сарнов был за поездку, но считал, что в личном плане я должен принять решение сам. Госдепартамент тоже не имел возражений, но предупредил, что защита граждан США не распространяется на лиц, уезжающих в страну своего происхождения. Взвесив все «за» и «против», я всё-таки решил рискнуть.
Я въехал в Россию на поезде из Берлина. На границе ко мне подошёл представитель Наркомата связи. «Буду сопровождать вас на протяжении всей поездки», – объявил он, энергично тряся мою руку. От него же я получил талоны на питание и небольшую сумму денег в рублях. Имевшиеся при мне доллары потребовали задекларировать – причём каждую купюру в отдельности с указанием номера. Фотоаппарат тоже пришлось вписать в декларацию. После этого таможенник внёс данные моего паспорта в какой-то журнал и выдал мне официальную бумагу – «памятку» с перечнем того, что запрещалось фотографировать. Мой сопровождающий недвусмысленно дал понять, что нарушать правила – не в моих интересах. В целом, он был вежлив и обходителен, но если я выходил за рамки дозволенного памяткой, пугался и начинал отчитывать меня, как нашкодившего мальчишку.
Первым пунктом моей поездки был Ленинград – город, который я прежде хорошо знал (правда, под двумя другими названиями). Там теперь жили мои сёстры Мария и Анна. При оформлении визы в Нью-Йорке консул выдал мне официальное разрешение посетить сестёр в Ленинграде и брата в Тбилиси. На вокзале меня встретил мой зять Дмитрий Васильевич Наливкин, с которым мы когда-то ездили в экспедицию в Тургай. Теперь он был профессором Горного института.
Ленинград произвёл на меня странное впечатление. Внешне за последние 17 лет он совсем не изменился, лишь наполнился людьми деревенского вида. В годы моего студенчества не было в России второго города, где бы одевались так же изящно, как в Петербурге.
