Константин Баев - Коперник
Побуждаемый этим, и я в свою очередь начал придумывать движение Земли, и хотя мнение это казалось мне неправдоподобным, я тем не менее полагал, что подобно тому, как и до меня позволялось придумывать произвольные круги для объяснения небесных явлений, мне позволено попытаться, не найду ли я для истолкования этих движений более правдоподобных объяснений, предполагая движение Земли.
Допустив те движения, которые придаются Земле в этом сочинении, я, после долгих и многократных исследований, пришел, наконец, к заключению, что если отнести движения прочих блуждающих светил к кругу, по коему движется Земля, и на этом основании вычислить движения каждого светила, то не только представляемые ими явления будут вытекать как следствия, но что самые светила и их пути, по последовательности или величине своей, и само небо явится в такой между собой связи, что нигде, ни в одной части нельзя чего-либо изменять, не запутывая остальных частей и всего целого. На этом основании в первой книге этого сочинения я излагаю положение всех орбит, а равно и принимаемые мною движения Земли, и, таким образом, книга эта заключает в себе как бы обзор строения мироздания; в прочих же книгах я сравниваю движения других светил и орбиты их с движениями Земли, дабы тем показать, в какой мере движения и явления, представляемые прочими светилами, а равно их орбиты могут быть справедливо допускаемы, если только они отнесены будут к движению Земли.
Не сомневаюсь, что разумные и ученые математики согласятся со мною, если только они возьмут на себя труд (чего в особенности требует эта философская наука) изучить приводимые мною доказательства не поверхностно, а основательно. Но дабы убедить ученых и неученых в том, что я не боюсь критических суждений, я посвящаю мои исследования никому другому, как твоему святейшеству, досточтимому и в обитаемом мною отдаленнейшем углу Земли как по высокому твоему званию, так равно и по любви твоей к математике и прочим наукам, в надежде, что влияние и суждение твое легко защитят меня от укушения интриганов, хотя, по пословице, против укушения интриганов и нет средств. Если бы нашлись пустые болтуны, которые, хотя они и вовсе не сведущи в математических науках, дозволили бы себе осуждать или опровергать мое предприятие, намеренно искажая какое-либо место священного писания, то я не стану обращать на них внимания, а, напротив, буду пренебрегать подобным неразумным суждением, ибо небезызвестно, что знаменитый Лактанций, не особенно, впрочем, сведущий в математике, довольно ребячески рассуждал о фигуре Земли, насмехаясь над теми, которые считали ее шаровидною[9]. Поэтому люди науки не должны удивляться тому, что мыслящие таким образом станут насмехаться и над нами. Математические предметы пишутся для одних математиков, а последние, если я не совершенно ошибаюсь, будут того мнения, что мои исследования могут приносить пользу церкви, ныне тобой управляемой. Ибо, когда несколько лет тому назад, во время Льва X, рассуждалось на Латеранском соборе об исправлении церковного летосчисления, то задача эта осталась в то время неразрешенною именно по той причине, что тогда еще не были в состоянии точно определять продолжительность года и месяцев, а равно и движение Солнца и Луны. С тех пор, побуждаемый к тому досточтимым епископом Павлом Семпронийским, на которого возложено было это дело, я старался подробнее исследовать вопрос. Что удалось мне сделать в этом отношении, предоставляю судить твоему святейшеству и прочим ученым математикам; и дабы не казалось, что я обещаю тебе более, чем в действительности могу делать, я приступаю теперь к изложению».
Таково «посвящение» самого Коперника «его святейшеству» папе — главе католической церкви. Оно и по содержанию, и по тону резко отличается от анонимного «предисловия» Осиандра. «Посвящение» папе написано уверенным и в то же время откровенным тоном; оно показывает, что Коперник вовсе не считает свое учение только простой гипотезой, как желает уверить читателей книги Коперника Осиандр.
Коперник подчеркивает, что он убежден в истинности своей гелиоцентрической системы мира. Как человек, сознающий свою правоту, Коперник пишет сдержанно, но в то же время свободно, с поразительной для того времени независимостью в изложении своих мнений. А ведь пишет он папе, т. е. своему высшему духовному начальству.
Если в предисловии Коперника иные критики и находят следы «дипломатической лести» по адресу папы, то зато там имеется знаменитая сентенция о «пустых болтунах», суждениями которых великий астроном намеревается просто пренебречь. Мы видели, что Коперник долго не решался печатать своей книги. Теперь же он заявляет, что интриганы и пустые болтуны ему не страшны, что перед людьми компетентными и знающими математику (в которую во времена Коперника включалась и астрономия) он готов защищать свои новые революционные идеи.
Что же случилось? Почему Коперник все-таки дал согласие на опубликование своего труда? Почему он теперь осмелился высказать свои взгляды с такой ясностью?
Внимательный анализ «посвящения» не может не убедить всех, кто даст себе труд поближе с ним ознакомиться, что и сам Коперник нисколько не сомневался в антихристианском характере своего гелиоцентрического учения. Он недаром упоминает о Лактанции и о тех «пустых болтунах», кто намеренно будет «искажать» тексты «священного» писания с целью набросить тень на его новое учение. Как человек, искушенный в богословии, Коперник, несомненно, понимал, какое зловредное учение он намеревается предать гласности.
Все это знал Коперник и тем не менее решился, наконец, выступить гласно и открыто. Объясняется это тем, что общая конъюнктура в начале 1542–1543 годов была уже несколько иная, чем раньше. С одной стороны, католическая церковь в лице такого важного сановника, как глава доминиканского ордена кардинал Шенберг, отнеслась к достижениям Коперника чрезвычайно благосклонно; на его исследования о длине года рассчитывала и папская курия. С другой стороны (и это в свою очередь, вероятно, оказало влияние на сановников католической церкви), лютеранская церковь в лице Лютера и Меланхтона заняла резко отрицательную позицию по отношению к учению Коперника. При тех отношениях, которые сложились в начале сороковых годов между католицизмом и лютеранством, анафема Лютера служила похвалой для католика, и Коперник мог рассчитывать если не на полное одобрение, то во всяком случае на терпимое отношение папы Павла III.
Поэтому Коперник решил, наконец, «рискнуть», тем более, что силы и здоровье, как он чувствовал, начинали ему изменять. А он вовсе не желал отказаться от дела всей своей жизни — своей новой системы мира. И он отдал, наконец, свое сочинение для напечатания полностью.
