Станислав Ваупшасов - На тревожных перекрестках - Записки чекиста
- Попробуйте только ослушаться,- сказал я в заключение.- Всем известна судьба пана Вишневского?
В зале поднялся невообразимый гвалт. Помещики взахлеб клялись, что будут помнить и выполнять советы партизан.
И мы ушли.
В округе пошла молва о дерзких налетах повстанцев, народ восхищался, а паны присмирели, никто из них не хотел разделить участь хозяина Вишневки.
1922 год мы решили завершить операцией покрупнее - разгромить польский гарнизон в волостном центре Илии. Провели тщательную разведку. В ней участвовали три брата Дзики. Они составляли в отряде небольшое семейное подразделение. Главенствовал среди них средний брат Адам, раньше служивший в конной разведке Красной Армии, он отличался мужеством, хладнокровием, сообразительностью. Старший, Михаил, отлично ориентировался на местности в любое время суток и в любую погоду, отлично стрелял из пистолета и был неутомим в походах, невзирая на свои 40 лет. 19-летний Петр старался не отставать от братьев и зарекомендовал себя также умелым и храбрым бойцом.
Братья доложили, что гарнизон состоит из 30 полицейских, вооруженных двумя ручными пулеметами, винтовками, пистолетами и гранатами. Как и в любой партизанской операции, очень важен был фактор внезапности. Мы разделились на две группы и в темноте начали атаку. Группа Филиппа Яблонского захватила волостное правление, почту и телеграф, чтобы никто не вызвал подкрепления оккупантам. Я со своими ребятами атаковал полицейский участок, открыв по нему ружейный и пулеметный огонь и забросав его гранатами. Полицейские не успели опомниться, как некоторые были уничтожены, другие разбежались в разные стороны.
В волостном правлении мы сожгли списки недоимщиков, а в числе трофеев взяли почти все оружие полицейских и принадлежавших им лошадей. В отряд мы вернулись на собственном гужевом транспорте.
Налет на Илию вызвал сильный резонанс, особенно в Ошмянском, Вилейском и Воложинском уездах. Помещики и осадники стали мягче относиться к белорусскому населению, страшась карающей руки партизан.
С весны 1923 года польское правительство стало усиливать полицейские гарнизоны в Западной Белоруссии. Охранка засылала в деревни десятки шпионов, скрывавшихся под личиной нищих, беженцев, бродяг. Мы научились их распознавать и предупредили население о методах дефензивы. Крестьяне тоже стали угадывать полицейских ищеек и со своей стороны информировали нас об их появлении. Никакие меры властей не могли погасить пламя всенародного сопротивления. Боевые операции партизан продолжались.
В один из майских дней меня вызвал на встречу командир подпольной группы из Радошковичей Виктор Залесский. Эта группа состояла, между прочим, из польских трудящихся. Я обрадовался возможности познакомиться с Виктором, о котором был наслышан. Он сообщил, что завтра в полдень по шоссе на станцию Олехновичи должен проехать контрразведчик Липов, знаменитый тем, что усиленно насаждал в партийное подполье провокаторов. Залесекий предложил захватить этого офицера. Я одобрил план.
Мы взяли из своих отрядов по нескольку бойцов и устроили засаду на шоссе Радошковичи - Красное. В середине дня появился желтый фаэтон с солдатом на козлах. Он вез офицера с дамой. Когда экипаж поравнялся с нами, я с карабином в руках выскочил на дорогу и крикнул:
- Ренцы до гуры! (Руки вверх!)
Адам Дзик вытащил офицера из фаэтона и разоружил.
Это оказался не Липов, а начальник радошковичского карательного отряда поручик Кухарский, который не раз публично похвалялся искоренить партизан и высмеивал пана Владислава, испугавшегося мести патриотов и оставившего службу.
Я подошел к поручику и спросил:
- Вы, кажется, хотели искоренить нас, пан офицер?
- Ради бога, не расстреливайте меня! Я даю слово, что выйду в отставку и навсегда уеду из Западной Белоруссии.
- А как же насмешки над паном Владиславом?
- Поверьте, я был глуп, не имел понятия о ваших возможностях. Я сдержу свое слово!
Жена поручика также стала умолять нас не убивать мужа, говорила, что у них маленькие дети. Я выслушал обоих и сказал:
- Кухарский заслуживает расстрела. Но это мы всегда успеем сделать, если он не сдержит своего слова. А сейчас давайте отпустим его, пусть едет.
Виктор Залесский и другие товарищи вначале не согласились с моим решением, но я объяснил им, что нам куда важнее репутация гуманных людей, чем расстрел одного поручика. А если он обманет, тогда уж ему несдобровать.
Однако Кухарский нас не обманул, как и его предшественник пан Владислав. Поручик уволился со службы и покинул белорусскую землю.
Вот такой способ устранения врагов использовали мы в числе многих других приемов борьбы. И немало офицеров и рядовых полицейских бросили тогда свою позорную профессию и стали жить честным трудом.
Но кто не мог ждать от нас пощады, так это шпионы и провокаторы. Не без их участия полиция арестовала командиров наших самых боеспособных подпольных групп Сергея Радкевича и Алексея Щебета, активных партизан Пискура, Маньковского, Асановича, Вольского, Иваровского и Петра Дзика. Мы приняли меры, чтобы уберечь от провала их товарищей - одних переводили на нелегальное положение, других направляли в лес, семьи патриотов увозили к родственникам и знакомым в другие волости и уезды. Одновременно усилили наблюдение за подозрительными людьми, появляющимися в окрестностях.
Брат схваченного командира группы Владимир Щебет узнал, что в деревне Стешицы какой-то тип интересовался партизанами. Вместе с товарищем по группе Петром Милашевским Владимир как бы невзначай зашел в хату, где находился незнакомец. Разговорились. Неизвестный назвался Костюковичем, сообщил, что он белорус, бежал из польской армии, ненавидит оккупантов.
- И здорово ненавидите? - спросил Владимир.
- Готов устроить любую диверсию, которую поручат партизаны,- ответил Костюкович.
Друзья пригласили незнакомца в лес. Собрались партизаны, обыскали его, обнаружили листовки и шпионские записки. Текст листовок носил полицейский характер. Отпираться было невозможно, провокатор сознался, что окончил месячные курсы в Вилейке при дефензиве, получил задание проникнуть в партизанский отряд, втереться в доверие к бойцам и потом выдать всех полиции.
Спустя десять дней Дмитрий Балашко сообщил мне, что его группа задержала на шоссе возле деревни Бомбали мужчину, который назвался Жилинским. У него отобрали оружие.
- Приведите его сюда,- попросил я. У меня имелись кое-какие данные на одного польского шпиона, следовало их проверить. Фигура была значительно крупней, чем задержанный в Стешицах.
Допрос продолжался несколько дней. Жилинский и шутками отделывался, и ругался с нами. Упорно твердил свою легенду:
