Неизвестен Автор - В небе фронтовом (Сборник воспоминаний советских летчиц - участниц Великой Отечественной войны)
И небрежно брошенная мандолина и недоигранная шахматная партия Клавы как будто дожидались ее.
Но она не пришла сегодня вместе со всей эскадрильей. Не пришла она и в последующие дни. Еще много дней никто из подруг не решался сложить Клавину постель, никто не прикасался к ее вещам. Аккуратно складывались на подушке письма из дома. Эту подушку совсем недавно Клава вышила болгарским крестом.
Прошло десять дней. А ее все ждали. Ждали упорно, мучительно...
Клаву Серебрякову, начавшую боевую деятельность в полку с Кавказа, успели полюбить все. Всегда веселая, она заражала своим смехом даже самых закоренелых пессимистов. Ее любили на земле, ее ценили в воздухе. С первого же боевого вылета о Клаве стали говорить как о смелом, решительном летчике.
Что же случилось теперь? Что? Неумение? Нет! Она не раз попадала в смертельные лапы прожекторов и зениток. 550 боевых вылетов! И каждый из них - воля, смелость, находчивость. "Что же случилось теперь?" - задавали девушки один и тот же вопрос и упрямо смотрели в ничего не говорящую даль неба.
И они дождались. Из штаба армии сообщили, что Клаву Серебрякову и Тоню Павлову живыми нашли наши пехотинцы на восточном берегу Вислы под обломками самолета, что Клава отправлена в госпиталь, а Тоня прибудет скоро в часть.
"Живы, живы!.." - ликовал весь полк.
Живы!.. Можно ли говорить о человеке, что он жив, если он двенадцать часов, раненный, пролежал под снегом без сознания с переломами обеих рук,и ног?
Да, можно! Потому что воля и величайшая любовь к жизни помогли этим девушкам вырваться из цепких лап смерти.
...Сознание пришло в тамбовском госпитале. На миг перед глазами проплыли больничные кровати и унеслись на тяжелых волнах в бездонную глубину. В тумане забытья вдруг появилось лицо матери - такое, каким оно запомнилось на всю жизнь, когда дома узнали о гибели брата Федора, павшего за советскую власть в годы гражданской войны.
А вот и отец с искаженным от боли лицом в свой смертный час повторяет семилетней девочке: "Береги мать..." А как же сберечь ее, маму, когда осталось у нее одиннадцать ртов, и все они, братья и сестры, один за другим мелькают в воспаленном мозгу девушки. А потом опять госпитальная палата и темные-темные глаза, внимательные и усталые. Кто это? И почему этот человек говорит об ампутации ног? В сознании отпечаталось слово "врач". Он хочет ампутировать твои ноги Да, они безумно болят. А руки? Может быть, их уже нет? Резкое движение, усилие пошевелить головой - и все вокруг исчезло во тьме.
Наконец настало пробуждение от долгого сна. Открыв глаза, Клава увидела бледные лица своих соседей по палате. Хотелось крикнуть, сказать этим людям что-то большое, еще не осознанное, а вырвалось лишь одно слово: "Жива!.." Подбежала пионерка, дежурившая в госпитале, нежно склонилась над больной.
А потом опять забытье, как во сне, перебазировка в Москву и внимательные, ласковые голубые глаза. "Она будет жить и будет полноценным человеком, - сквозь сон слышит Клава. - Только безграничная жажда жизни поддерживает почти потухший огонек в этом организме", - продолжал врач.
"Она будет жить..." - отстукивало в голове. Кто это сказал? И Клава открыла глаза.
С этого дня началось лечение, в котором больная была основным лечащим врачом. Кости срастались плохо. Раненая нога гноилась. В подвешенном состоянии, без движения Клава пролежала долгих восемнадцать месяцев. Невозможно даже вспомнить, сколько раз приходилось начинать все сначала: искусственно ломать кости, чтобы они правильно срастались. Но снова и снова рентген показывал неправильное сращивание, и опять больная настойчиво просила ломать еще раз. И ни разу не выронившая стона, с холодными каплями пота на спокойном лице, с ясными благодарными глазами больная летчица Клава Серебрякова вызывала восторг и удивление у видавших виды хирургов.
На помощь пришла лечебная физкультура. В газете Клава прочитала о летчике Маресьеве. "Мог же безногий летчик научиться ходить? А у меня целы и руки и ноги. Не беда, что кости еще не срастаются, а пальцы на руках так скрючились, что разогнуть их пока еще нет никакой силы. Да, не беда! Я еще буду танцевать и играть на мандолине", - твердила Клава и мелкими, едва заметными движениями старалась вызвать к жизни свои бесчувственные руки.
Долгие и мучительные часы проводила она над выполнением каждого движения - и сила воли победила. Вот зашевелился указательный палец на левой руке, потом мизинец - на правой...
В госпитале Клаву называли героиней. На нее приходили смотреть, ее ставили в пример нетерпеливым больным. Ее часто просили рассказать о боевых делах женского гвардейского авиационного полка. Она говорила о своих подругах - Кате Рябовой, Марине Чечневой, Наде Поповой и других, которых полюбила всем сердцем, с которыми военная дружба связала на всю жизнь.
И когда однажды в дверях палаты показались Катя Рябова и Руфа Гашева, всем больным на миг показалось, что Клава сейчас соскочит с кровати и побежит по комнате. Клава поправлялась на глазах у всех. Прежним блеском засветились чудесные серые глаза. И трудно было даже представить, что это оживленное, веселое лицо принадлежит почти недвижимому телу.
В долгие зимние вечера больные просили Клаву рассказать о себе, о своих боевых делах. Скромная, всегда смущающаяся, Клава считала, что в ее делах не было ничего героического, и отклоняла просьбы соседок.
А командир звена Клавдия Серебрякова могла бы рассказать о многом. О том, как летала она над горами Кавказа, как, прорываясь сквозь глубокую облачность, бомбила вражеские склады с горючим, автоколонны, переправы, как порой прилетала она с боевого задания на самолете, сплошь изрешеченном пулями. Клава могла бы рассказать о том, как летала она на Малую землю, спускаясь на 100-200 метров, бросала продукты и боеприпасы отважной группе моряков, высадившейся на крымском берегу, и под непрерывным артиллерийским огнем уходила назад, на Таманский полуостров. А сколько воспоминаний мог бы вызвать Севастополь!.. Там, над Севастополем, Клава Серебрякова однажды прощалась с жизнью, попав в шквальный огонь вражеских зениток. Самолет, ярко освещенный прожекторами, камнем летел к земле. Фашистские наводчики, наверное, были убеждены в своем успехе. Но маленький "По-2" буквально у земли вдруг выровнялся и, вырвавшись из цепких лучей, весь искалеченный, с подбитым мотором, едва дотянул до своего аэродрома.
Клава могла бы рассказать и о последнем своем вылете. Но она молчала, а люди смотрели на нее, как на героиню, победившую смерть.
Постепенно Клава стала вставать на ноги. Как беспомощный годовалый ребенок, оторвавшийся от юбки матери, она хваталась за воздух, падала на руки подоспевших медицинских сестер, опять вставала и опять падала. И так бесконечно...
