Юрий Сушко - Подруги Высоцкого
«В Бухаресте я жила в прекраснейших условиях, – вспоминала Кира, – в особняке, рядом – вилла Чаушеску. Но стремилась в Россию. Всегда русский язык был для меня первым, а румынский – вторым… Родители с детства воспитывали меня в чисто русофильском духе: я читала русские книги, интересовалась русской культурой. И всегда мне хотелось приехать на родину и жить здесь…»
После школы она отправилась «покорять» Москву и легко (все же абитуриентка-иностранка из «братской страны народной демократии») поступила на филологический факультет МГУ. Промучившись с год, поняла: не ее. Хотя почему, собственно, «промучившись»? Вовсе нет: «Там еще читала прежняя профессура, замечательные старички с благородными сединами, с такими понятиями литературы, которые сейчас уже не встречаются…» Но ее все-таки неотвязно преследовала мысль о легендарном институте кинематографии, о мастерской Сергея Герасимова и Тамары Макаровой…
С первых дней учебы во ВГИКе Кира Короткова стала любимицей Герасимова. Кира отвечала Мастеру не менее трогательными чувствами: «Мне мама – Сергей Аполлинарьевич Герасимов. И папа тоже». Но, следуя общепринятому высокопарному штилю, прибавляла: «Сергея Аполлинарьевича считаю своим учителем в высоком смысле этого слова».
Пока была жива мама, до 1970-х годов Кира на всякий случай сохраняла свое румынское гражданство. Однокурсникам она запомнилась невысокой, привлекательной и очень-очень иностранной. Немногие студентки той поры осмеливались носить такую стильную стрижку и могли себе позволить настолько модно одеваться. Короткие каштановые волосы, темные, очень внимательные, серьезные глаза. Аккуратная, крепенькая фигурка. Взгляд – сначала настороженный, колючий, после – внимательный, изучающий, а далее – спокойный, доброжелательный, вызывающий у собеседника ответное встречное тепло. Очень литературный, без всякого акцента, но все же такой необычный русский язык, с полузабытыми, едва ли не ветхозаветными оборотами.
Со своим бухарестским землячеством в Москве Кира вдрызг рассорилась еще в самом начале учебы. Молодых и горячих румынских комсомольцев возмутило то, что студентка Короткова из всего перечня тем для рефератов по курсу истории живописи осмелилась остановить свой выбор на творчестве буржуазных импрессионистов-формалистов. За что и понесла заслуженную кару и была исключена из сплоченной ячейки.
Не находя общего языка со сверстниками, Кира наслаждалась общением со старыми мастерами. Кроме Сергея Герасимова, на нее огромное впечатление произвел Александр Петрович Довженко. В своих заметках «Встречи с Довженко», опубликованных после смерти выдающегося режиссера в институтском сборнике «Творчество молодых», она писала, по-ученически коряво, но зато искренне: «Если можно утверждать, что знания, полученные мной во время практики, недостаточно всеобъемлющи, то нельзя сказать, что они поверхностны. Это объясняется тем, что нам, практикантам на картине «Поэма о море», были предоставлены необходимые условия для участия в многообразной деятельности съемочной группы.
Перед началом практики всем нам было предложено выбрать место прохождения, с учетом существующих реальных условий. Я решила пойти к Александру Петровичу Довженко. Великий талант этого старейшего мастера советской кинематографии всегда привлекал меня своей яркой индивидуальностью, остросоциальной образностью и… необъяснимостью. Мне хотелось увидеть этого большого человека за работой и понять тайны его мастерства. И вскоре после начала практики я поняла, что сделала правильный выбор. Я счастлива, что работала у Александра Петровича Довженко. Я счастлива, что видела и слышала этого великого режиссера, что столько узнала и многому научилась у него.
Нам много говорили о трудностях работы с Александром Петровичем Довженко, о его придирчивости и подчас неоправданной строгости. Поэтому мы пришли в съемочную группу с некоторыми колебаниями, неуверенностью и даже страхом. Но вскоре я поняла, что все эти недовольства и предупреждения вытекают из сложившегося неправильного представления о работе в кино.
Александр Петрович Довженко был подлинно творческим человеком и, естественно, не переносил нетворческого отношения к делу. Малейшее легкомыслие в выполнении его заданий, надежда на «авось и так сойдет» в любой области работы вызвали в нем искреннее и вполне оправданное негодование. У А.П. Довженко мы должны учиться серьезности и, я бы даже сказала, – священной трепетности в отношении ко всему, что касается нашего искусства, будь то недопечатанная фотография пробы, чуть отклеившийся ус у актера, недостаточно длинная коса у актрисы или что-либо другое…»
Незадолго до окончания ВГИКа Кира скоропалительно вышла замуж за однокурсника, харьковчанина Александра Муратова. В подарок от ректората молодому семейству будущих режиссеров досталась отдельная комната на 5-м этаже общежития, где и родилась дочь Марианна.
В кино Муратовы начинали работать вместе, всего за три месяца сняв дипломную работу – фильм «У крутого яра». Дежурные рецензенты благодушно назвали киноленту «радостным, светлым, поэтическим произведением, проникнутым горячей любовью к родной природе». Потом на Одесской киностудии они взялись уже за полнометражную картину «Наш честный хлеб».
«Когда я работала вдвоем с Сашей Муратовым, – вспоминала Кира, – было сложно. Мы все время должны были друг другу уступать, принимать решения совместно. В этом эпизоде сделаем по-твоему, а в этом – по-моему. Кошмар. А еще идеологические начальники…»
Тем не менее картина «Наш честный хлеб» получилась. Даже популярный журнал «Советский экран» устами маститого кинокритика Георгия Капралова благословил: «С созданием этого фильма в нашу кинематографию пришли молодые художники, которым есть что сказать своему зрителю. Они хотят, как говорил горьковский Нил, «тому – помешать, этому – помочь».
Так и читалось между строк: в добрый путь, ученики нашего уважаемого Сергея Герасимова!
Правда, оценка Сергея Параджанова, с чьим мнением и Кира, и Саша Муратовы особо считались, их и порадовала, и насторожила. После третьей части «Хлеба» Параджанов встал и сказал: «Хороший фильм… Но смотреть до конца я его не буду». Раскланялся и ушел.
Не обращай внимания, утешали Киру друзья, ты же знаешь Сергея, человек он не от мира сего, непредсказуемый…
– Да-да, конечно, – кивала огорченная Кира, – и честный, как наш с Сашкой «Хлеб…».
После этого она решила работать самостоятельно и уехала в Одессу. Александр Муратов остался в Киеве. Спустя время он снисходительно заметил: «Думаю, ей повезло, что судьба все-таки разлучила нас… Когда мы работали вместе, я пытался активно влиять на кинопроцесс. Но при всем моем идейном нонконформизме работал в том реалистическом ключе, который власти если не одобряли, то хотя бы не отрицали. А она – субъективный художник. Ее удел – идти против течения. Не в политическом, а в творческом, эстетическом аспекте. Что воспринималось советскими идеологическими бонзами хуже, чем политическая крамола. Их раздражали фильмы Киры Георгиевны…»
