Петр Вершигора - Рейд на Сан и Вислу
— А дальше? — озабоченно спросил Кульбака.
— А дальше — Львовщина и Днестр.
— А за Днестром що? — допытывался Кульбака, хотя на его вопросы уже не требовалось ответа: огромная ладонь комбата–два закрывала на карте кряжи лесистых Карпат.
— Ты что же Карпаты прикрыл, генацвале? — с ухмылкой спросил друга Давид Бакрадзе.
— А щоб мои очи их никогда не бачили, тии горы! Щоб мои ноги больше на них не ступали!
Искреннее восклицание Петра Леонтьевича вызвало общий смех.
— Так что же, товарищ комбат, вы за то, чтобы мы держали курс на Польшу? — ехидненько хмыкнул въедливый Петя Брайко.
— А що мини Польша? Горы там йэ?
— Гор впереди не видно. Лесистая равнина до самой Вислы. И за Вислой тоже, — тоном объективного справочника доложил начальник штаба.
— Ну раз нема гор и стоить тая Польша на ровном месте, так я согласен.
— А за Польшей будет уже Германия. Тогда как? — опять съехидничал шустрый Петя.
— Так що ты мэнэ Германией лякаешь? Я третий год с хвашистами воюю и жив–здоров.
Разговор принимал шуточный оборот. Я же преследовал серьезные цели. Да и для себя решал сложную психологическую задачу.
— Постойте, товарищ Кульбака. Нельзя же все сводить к одним горам. А потом, даже если мы сейчас же повернем на юг, до Карпат еще топать и топать. Километров триста — четыреста ровной местности. Хватает! Можно, не доходя Карпат, свернуть снова и на запад, и на восток…
— Ну, хиба що так, — смирился Петро Леонтьевич.
Я попросил Войцеховича огласить разведсводку, составленную по последним донесениям тех же комбатов. Выяснилась довольно интересная картина. Южнее железной дороги до самого Владимира–Волынского, а может быть, и дальше на юг густой сетью расположились мелкие отряды бандеровцев. Был один и покрупнее — курень некоего Сосенко–Антонюка. Там же можно было встретить и «лесных чертей».
— Рассчитывать на внезапный налет и везение, как на том водохреще, больше нечего. Разгром кукурикского куреня должен, конечно, встревожить бандитов. Теперь они будут осмотрительнее. На легкие победы прошу не рассчитывать! Тем более, что куренной атаман улепетнул из–под самого носа кавэскадрона и нашего бравого, но не очень бдительного товарища Ленкина.
Мы не знали точно, был ли это сам Гончаренко или кто–нибудь рангом пониже. Но такой случай в Кукуриках действительно имел место. Утром, когда село казалось уже полностью очищенным от бандитов и наши партизаны разместились по хатам, а кое–кто успел даже плотно перекусить обильной крещенской, снедью, припасенной стрельцами куреня Гончаренко, в расположении кавэскадрона из клуни или из скирды соломы вылез сотник, а может, и сам куренной. Он прошел по двору незамеченным, и только в воротах его окликнул часовой. Показавшийся караульному чем–то подозрительным, человек все же буркнул пароль. Часовой пропустил незнакомца. А у плетня стояли оседланные лошади кавэскадрона. Бандит вскочил на одну из них и, не обращая внимания на окрики, взял сразу в галоп вдоль улицы. Пока часовой догадался выстрелить, конник свернул в переулок. Пальба поднялась по всему селу. Конник скакал по улицам, иногда в нескольких шагах от шмыгавших из хаты в хату партизан. Но, видимо, он родился под счастливой звездой. Пули рыли снег вокруг коня, а в цель ни одна не попала. Усачу влетело, конечно. Но куренной, если только это был он, ускакал.
Тот случай я и имел в виду, упрекнув командира кавэскадрона.
Совещание продолжалось.
— Ну, а как считаешь ты, Васыль? Юг или Польша? — шепнул я Войцеховичу.
— На юге — бандеровские банды.
— Следовательно?
— Следовательно, бои, — раздраженно сказал начштаба.
— Бои з цыми бандитами? А на черта воны нам здалысь? — опять вспылил Кульбака, хотя и не очень искренне.
— Да, ненужные потери, расход боеприпасов.
— Ось, прийде Ватутин и Красная Армия, их, как блох ногтем, передушат. А нам лучше вперед, на запад! Даешь на Польшу, раз она на ровном месте. Правильно я говорю?
Нет, определенно призрак Карпат не давал Кульбаке покоя!
— Погоди, дорогой кацо, погоди, — перебил Кульбаку Давид Бакрадзе. — Далеко еще до Карпат. Что там пишут о Красной Армии этот Гончаренко и Савур? Прошу зачитать.
Мыкола Солдатенко взял со стола листочки тонкой папиросной бумаги, на которой была отпечатана бандитская инструкция.
— Значит, так… «В бой с Червоной Армией не вступать… С партизанами вести самую наглую войну…»
— Почему наглую, генацвале? Что это он сам себя ругает? Ты, товарищ Мыкола, не прибавляешь?
— Та цэ по–галычаньскому вин пыше. Наглую — значит жестокую, упертую… Понятно? — объяснил Солдатенко.
— Читайте дальше, товарищ комиссар, — весь светясь от хитрости, попросил Брайко.
— Зараз… Цэ тут я… Ага… Вот оно… «Разбирать, где армия, а где партизаны по зовнишнему виду: армия носит погоны, а партизаны — только красные стрички на шапках». Ось какой стратег Камень–Каширского уезда.
— Ну, насчет нас–то он явно промазал, — весело сказал Петя Брайко. — У нас же никто этих ленточек сроду не носил. У всех обыкновенные красноармейские звездочки.
Действительно, в нашем партизанском соединении еще с легкой руки комиссара Руднева, старавшегося ввести армейскую дисциплину, красные ленточки были отвергнуты раз и навсегда. Тут сказывались свои обычаи и нравы кавпаковцев. И наиболее несдержанные, острые на язык молодые ребята гордились своим особым положением своеобразной партизанской гвардии. Местных партизан с ленточками на шапках они в шутку звали «гребешками» и порой вышучивали: «Петушок–гребешок, а ты живого фашиста видел?»
— Так что, если по головному убору судить, мы вполне за армию сойдем, — поддержал Петю Брайко Кульбака. — А ну, почитай еще раз, как он там собирается нас узнавать, тот бандюга?
— «Армия носит погоны и звездочки, а партизаны…»
— Почекай… Значит, мы для него уже и так наполовину армия. Во как!
Кульбака замолчал. Мы вопросительно переглянулись, и через несколько секунд молчаливого раздумья глаза у всех присутствующих зажглись хитринкой. Случилось то, что всегда бывает в крепком, сплоченном коллективе, когда жизнь ставит какую–то преграду. Среди людей, которым надлежит преодолеть барьер (если только это люди одной цели), непременно бывает такой удивительный миг, секундная пауза, после чего зажигаются блеском единой мысли глаза, начинают биться в унисон сердца…
Именно этот миг и наступил сейчас в штабе партизан, в далеком глухом полесском селе Кукурики.
— А чем мы не армия? — загремело сразу несколько голосов.
