Хилэр Беллок - Ришелье
Глава 2. Подготовка, опала и достижение цели
Женский монастырь в Фонтеро в долине Луары был большим и очень богатым. Множество сельских приходов подчинялось ему; на обширных полях, входивших в земельные угодья монастыря, трудились тысячи крестьянских семей. Но начались религиозные войны, и монастырь разорился и опустел.
Отец Жозеф, монах ордена капуцинов, в миру Франсуа Леклерк дю Трамбле, приехал в монастырь, чтобы возродить его былую славу, и сразу же энергично взялся за дело. Как вы помните, орден капуцинов был создан для того, чтобы укрепить контрреформационное движение, укрепить те основы католицизма, которые еще не удалось расшатать протестантам, напомнить верующим, погрузившимся в мирские заботы, о высоких идеалах истинной веры.
Великим постом, года за четыре до того, как были созваны Генеральные штаты, умерла настоятельница монастыря, по рождению принцесса из дома Бурбонов, тетка Генриха IV. Отец Жозеф поехал в Тулузу. Здесь в женском монастыре скрылась от мира вдова принца королевской крови, мадам де Орлеан. Она проводила все дни в посте и в молитвах. Тщетно уговаривал ее отец Жозеф переехать в Фонтеро и стать настоятельницей монастыря.
Фонтеро находится всего в нескольких километрах от Куссе, где летом отдыхал Ришелье. Конечно, до отца Жозефа[11] дошел слух об энергичном и красноречивом молодом епископе, и он решил поехать в Люсон и предложить ему вместе с ним отправиться в Тулузу к мадам де Орлеан.
Так судьба свела двух молодых людей, внешне очень не похожих, но очень близких по духу. Отец Жозеф был некрасив, небрежно одевался и не придавал никакого значения своей должности, хотя он был главой своего ордена в провинции Пуату. Ришелье тщательно следил за своей одеждой, манерами и речами и очень гордился своим саном. Но эти различия были несущественны по сравнению с теми качествами, которые были и у того и у другого: оба были самыми умными людьми своего времени, оба энергично работали над осуществлением планов, которые они вместе разрабатывали.
Правда, отец Жозеф уже побывал при дворах иностранных государей и был хорошо знаком с людьми, стоящими у власти, тогда как Ришелье еще только стремился попасть в этот, пока что не доступный для него круг.
Уговорить мадам де Орлеан стать настоятельницей монастыря в Фонтеро не удалось, и отец Жозеф подумал о мадам де Лаведан, племяннице Генриха IV. Согласие той или другой могло быть легко получено, если бы королева-мать предложила одной из них стать настоятельницей. Необходимо было ехать в Париж, и отец Жозеф взял с собой Ришелье.
Двор собрался в Фонтенбло. Мария Медичи остановила свой выбор на мадам де Лаведан, и она вскоре была избрана настоятельницей. Во время аудиенции отец Жозеф рассказал о Ришелье и о том, как много он сделал и делает для своей епархии, о его замечательных проповедях. Мария Медичи была не способна здраво судить о людях и полностью доверялась своим впечатлениям. Видимо, ей понравилось то, что она услышала, и молодой епископ из Люсона получил право посылать королеве-матери отчеты о положении дел в провинции. Вскоре он снова побывал в Париже и прочитал во время службы проповедь. Мария Медичи была в соборе и слушала его. Ришелье понял, что она благоволит ему, стал добиваться, чтобы его избрали депутатом от Пуату на предстоящую сессию Генеральных штатов, и был в конце концов избран.
Настал день 23 февраля 1615 года. Ришелье была предоставлена честь выступить от всего сословия духовенства. Как бы поступил на его месте честолюбивый молодой человек? Совершенно очевидно, он воспользовался бы этой возможностью, чтобы произвести хорошее впечатление на присутствующих на сессии церковников старше его по сану и занять впоследствии более высокое положение. Для любого молодого епископа, которому пошел тридцатый год, было бы естественно получить более богатый приход и покинуть Люсон с его бедностью, дымящими печами, оловянными блюдами и очень скромным доходом.
Ришелье не обманул ожиданий своих старших коллег. Большую часть своей речи он посвятил надеждам и чаяниям духовенства. Между прочим, он выдвинул требования, от которых полностью отказался, когда пришел к руководству государством. Он, например, потребовал, чтобы решения Тридентского собора приобрели во Франции силу закона, чтобы духовенство было полностью освобождено от налогов, поскольку помощь, которую церковь оказывает власти, неизмеримо больше тех сумм, которые она выплачивает в качестве налога.[12]
Он также потребовал возвращения церкви тех доходов, которые отчуждаются у нее посторонними лицами. В том, что он сказал, не было ничего нового. Новым был четко сформулированный им принцип религиозной терпимости. Другой новинкой был цветистый панегирик, рассчитанный на уши королевы-матери.
Принцип религиозной терпимости был результатом опыта и глубоких размышлений в течение шести лет. Что касается панегирика, то это было неожиданно принятое решение сойти с торной дороги — делать церковную карьеру, стараться получить более доходный приход и т. д. — и идти прямо к цели, то есть к достижению власти.
На заседании, в котором Ришелье произнес свою речь, кроме королевы-матери присутствовал также Людовик XIII. Его кресло стояло рядом с креслом матери. Хотя ему уже шел четырнадцатый год и полгода назад он был признан совершеннолетним, он все еще доверял управление государством своей матери.
Обычай и приличия требовали, чтобы оратор обращался к королю, но Ришелье пренебрег ими и обращался только к ней. Хотя ему шел только тридцатый год, но он уже хорошо разбирался в людях и понял, что только цветистыми, льстивыми фразами может он произвести впечатление на эту глупую сорокалетнюю женщину, все еще сгорающую от любви. Он знал, что достаточно одного ее слова, и перед ним открывается путь к власти, к любому посту в государстве. И он не поскупился в своей речи на эпитеты.
«…Счастлив король, которому Бог даровал честь иметь такую мать! Как преисполнена она любви к нему, усердия к его государству, опытности в ведении дел! Как верно направила она корабль государства, стоя у кормила, и провела его через бури и рифы во время малолетства его величества!»
Здесь мы вынуждены отвлечься и напомнить читателю, о подкупе мятежных принцев, о том, что гугеноты получили права, о которых ничего не говорилось в Нантском эдикте, о пустой государственной казне и о крахе внешней политики, основы которой были заложены ее мужем.
«Мадам! — продолжал Ришелье. — Вся Франция находится в неоплатном долгу перед вами! Вы удостоились чести, которую в древности давали лишь тем, кто обеспечил мир и покой подданным государства. Вы уже многого достигли, но не останавливайтесь на достигнутом, — идите вперед, где вас ждут честь и слава, потому что не идти вперед значит потерпеть поражение! Продолжайте, как и прежде, мудро руководить правительством! И тогда к титулу „королева-мать“, которым вы обладаете, добавится новый — „мать королевства“!»
