Николай Долгополов - Главный противник. Тайная война за СССР
Но, как вы понимаете, после моей учебы у школы возникли определенные сложности. После шести месяцев обучения агентов посылали в Индию. Там они тренировались еще полгода, учились прыгать с парашютом. Мне это уже мало чего бы дало, и отправки в Индию удалось избежать, не доехал я туда. А вот всю эту публику, на которую потратили столько времени и денег, сбрасывали в республики Средней Азии и Закавказья. Однако английских агентов в СССР почему-то быстро ловили. А некоторые, как оказалось, были уже и перевербованы.
— Вами?
— И другими тоже. Короче, пришлось англичанам лавочку закрывать. Да еще наш Агаянц окончательно добил Спенсера. Напрямую сообщил ему: мы знаем о школе.
— Это зачем же? Ведь английские шпионы шли нашим прямо в руки.
— Могли перенести школу в другой город. Но Агаянц действовал дипломатично. Когда Спенсер попытался было убедить его, что школа — фашистская и агентуру готовят недобитые немцы, то Иван Иванович с ним вроде бы и согласился: если немцы прямо на наших с вами глазах готовят диверсантов, то «радиоклуб» необходимо поскорее ликвидировать. И полковнику Спенсеру ничего не оставалось, кроме как согласиться с русским коллегой-союзником.
Англичане в течение стольких лет — самые тяжелые оппоненты. Но должен вам сказать, что наша разведка — впереди. На протяжении десятков лет с какими только спецслужбами я не встречался. И одно то, что мы спокойно вернулись, уже говорит само за себя. Я уверенно могу заявить, что наша разведка — самая лучшая. Никак и никому с ней не справиться. Службы как у нас, ни у кого в мире нет. И не будет. Счастливы, что отдали нашей профессии всю свою жизнь. И, знаете, эта любовь к Родине, чувство, что за нами мощная, громадная страна, которая никогда не оставляла и не оставит, давали нам силы. Сколько было трудностей — но мы справились, преодолели.
Что было после Тегерана
— Геворк Андреевич, после Тегерана вы приехали в Советский Союз в 1951-м?
— Не ошибаетесь. После войны, в 1946-м, мы с Гоар поженились и работали в Иране еще пять лет. Попросили у нашего руководства разрешения вернуться на Родину, Хотелось получить высшее образование. И в 1951-м в Ереване взялись за учебу в институте иностранных языков.
— И сколько же языков вы знаете?
— Для нас этот простой вопрос сложен.
— Извините. Я слышал, как свободно говорили вы с внучкой Черчилля на английском.
— Ну, не очень. Все же два десятков лет здесь. Но языки сидят в нас с Гоар крепко.
Гоар Левоновна: — Иногда я предлагаю: давай поговорим на других языках, чтоб не забыть. Не соглашается.
— Надоели они мне. Хочется на своих. Родных много. Русский, армянский, фарси — на этом языке я говорил 21 год, и мне его не забыть. Хотя я и армянин, но до 1936-го жили мы в Ростове-на-Дону, так что армянский с фарси я выучил в Тегеране. Плюс английский, итальянский… Другие тоже. Языков семь — восемь набирается. Фарси по-прежнему хороший. Я знал достаточно языков, чтобы жить в самых разных странах мира и вести работу разведчика.
— Сколько же лет вы находились на нелегальной работе? И когда вернулись?
— По нашим меркам не так давно — во второй половине 1980-х. А дома нас не было в общей сложности лет 45.
Гоар работала совсем не за награды
Гоар Левоновна улыбается мне даже с каким-то чувством извинения или сочувствия к неудовлетворенному писательскому любопытству. Многому, видимо, пока суждено так и остаться недосказанным. И она старается разрядить несколько напряженную обстановку нашей долгой беседы:
— За эти годы я трижды выходила замуж. Первый раз в Тегеране, а потом в законный брак пришлось вступать еще дважды. Как-то я рассказала об этом на встрече с молодыми разведчиками, и зал вдруг затих: ничего себе работенка, три раза меняла мужей. Пришлось добавить, что всегда сочеталась с одним и тем же человеком — Геворком. Только под разными именами и в разных странах. А единственное, о чем жалеем — не было возможности завести детей. Зато друзей у нас столько — и в Москве, и в Ереване, куда приехали из Тегерана, как уже рассказал вам муж, в 1951-м.
— А сейчас наведываетесь в Армению?
— А как же! Мы же армяне. Раз в год обязательно отправляемся в Ереван. Там наши родные — брат, его жена, их дочка. Всех их очень любим, особенно племянницу Маргольку. Она у нас и в Москве часто бывает. В Армении с друзьями нам всегда тепло. С некоторыми ровно полвека вместе. Мы с Геворком любим и в гости ходить, и у себя дома близких людей принимать.
— Гоар Левоновна, вы, как и муж, тоже родом из Ростова?
— Из Ленинакана, мои родители выехали оттуда в Иран, когда мне было пять лет. Я, когда в Тегеран приехала, по-русски не говорила. А Геворк не знал армянского. Но постепенно выучились, хотя в начале знакомства общались чаще на фарси. Жили мы в самом центре Тегерана, там, где селились тогда армяне. Были мы ребятами общительными, знакомых у нас хватало.
— Но все-таки вы с Геворком были совсем молодыми, юными. Как удавалось вести наблюдение и выходить на фашистских агентов — понятно. Но вот как вы добывали важнейшие секретные сведения? Например, о точной дате нападения Гитлера на СССР?
— Относительно точной — вторая половина июня 1941-го. В Тегеран в 1940-м понаехало столько немцев. Большинство из них трудилось на разведку. А уютные, чистые квартиры, виллы, комнаты многие снимали у наших армян. Бывало, что отношения с хозяевами у постояльцев складывались доверительные. И у некоторых тут начиналась своя работа. У нас — с ними, а у них — с нами. Немцы всячески перетягивали на собственную сторону, заигрывали: не беспокойтесь, скоро не станет этих Советов. Мы приходили в гости к приятелям, соседям. Знакомились с их постояльцами. И как тут не задать наивный вопрос: «Ах, герр майор, скорей бы! Но почему вы так уверенны в этом?» И получить вполне аргументированный ответ: все произойдет летом 1941-го и закончится очень быстро — блицкригом. Если беседа складывалась, можно было осторожно копнуть и чуть глубже, осведомиться, почему не сейчас, не зимой? Нам терпеливо объясняли, что в жуткий мороз цивилизованные государства не воюют, и потому Германский рейх предпочитает покончить с русскими летом. Некоторые, которые уж очень любили прихвастнуть собственной осведомленностью, называли даже более конкретные даты — третья декада июня. Всей этой информацией мы обменивались с нашими друзьями, а затем передавали по назначению. Жаль, в Центре именно на эти предупреждения реагировали слабовато. Впрочем, об этом мы узнали гораздо позже.
— А как вы общались с немцами? Ведь с языками у них обычно не слишком.
