Галина Леонтьева - Землепроходец Ерофей Хабаров
Воевода Пашков, в ведении которого находилось Забайкалье, сообщил об этих открытиях в Москву и, не дожидаясь оттуда ответа, который пришел бы только через два года, решил сразу же начать освоение Шилки, населенной многочисленными тунгусскими родами. Подготовка к экспедиции шла всю зиму. Ранней весной 1652 г., как раз в то самое время, когда Ерофей Хабаров со своими полчанами покидали Ачанский острог, из Енисейска выходила экспедиция во главе с известным землепроходцем и градостроителем, основателем Якутска Петром Бекетовым. В его отряде было 72 человека; большая часть его состояла, как и у Хабарова, из охочих казаков — промышленников, привлеченных на Шилку богатством ее соболиного промысла.
В планы Бекетова входило строительство двух острогов на ближайших подступах к Шилке — озере Иргень и при впадении в Шилку реки Иерчи, а также объясачивание местного населения.
На Иргень-озеро и реку Шилку Бекетов шел путем, разведанным Колесниковым, а один из участников его отряда — Максим Уразов был проводником. Добравшись до озера, отряд Бекетова разделился. Бекетов, с частью людей остался строить острог на озере. Максим Уразов пошел дальше на Шилку строить острог в устье впадающей в нее реки Нерчи. По окончании строительства Иргенского острожка Бекетов оставил в нем гарнизон в 17 человек, а сам поспешил к Максиму Уразову. Но тот в 1653 г. уже поставил Шильский (Нерчинский) острог.
Построенные острожки были небольшими и слабо вооруженными. Но стояли они в удобных, стратегически важных местах, среди густонаселенных земель. В их окрестностях кочевали «соболиного промысла многие невоистые люди» — многочисленные роды тунгусов, в из них приняли российское подданство и внесли ясак собольими мехами, качество которых, по отзывам бывалых ясачных сборщиков, «было ленских соболей лучше».
Таким образом, к моменту прихода Хабарова к устью Зеи осенью 1658 г. весь Амур, начиная от его верхнего истока Шил-ки и кончая его устьем, был обследован, исхожен и присоединен к России, а приамурское население было обложено ясаком.
ДОНОС ДЬЯКА И РАСПОРЯЖЕНИЯ СИБИРСКОГО ПРИКАЗА
В устье Зеи до Хабарова дошли неприятные новости. Прибывшие из Якутска посыльные сообщили о смещении воеводы Францбекова и начавшемся против него расследовании. Как выяснилось, причиной тому явился донос в Сибирский приказ дьяка Петра Стеншина. Поскольку Хабаров был связан материально с Францбековым, доносчик не преминул рядом с именем воеводы упомянуть и имя Ерофея Хабарова.
Чтобы разобраться в сути случившегося, Хабарову нужно было вспомнить события 1650 г. В то лето он вернулся с Амура за подкреплением в Якутск. Здесь Ерофею Павловичу стали известны кое-какие подробности об отношениях Францбекова и Стеншина.
Хабарову рассказывали, что их столкновение началось сразу же по приезде в Якутск нового воеводы. Согласно существовавшему порядку, любой воевода, заступивший на службу, был обязан принять у своего предшественника город, казенное имущество, деловые бумаги, или, как тогда говорили, «считать воеводу». Прием дел от одного воеводы к другому представлял своеобразную ревизию: шла тщательная сверка соответствия наличной казны с документацией. Если у предшественника был недочет в казне, воевода-преемник должен был сообщить об этом в Сибирский приказ, а лиц, ответственных за это, задержать либо до их полного расчета, либо до приезда из Москвы специального сыщика.
Проверка начиналась с приема городской печати, городских ключей и осмотра самого города. Очевидно, Францбеков застал Якутск, заново отстроенный в 1642 г. Город тогда был огорожен стеной протяженностью 709 м, имел 5 башен, а внутри — казенные здания и Троицкую церковь. Придирчиво осмотрев оборонительные сооружения и гражданские здания, пересчитав зелье, свинец, пушки, а в государевых житничьих амбарах хлебные запасы, Францбеков сделал воеводам, своим предшественникам Пушкину и Супоневу, беглые замечания по поводу нескольких своевременно не отремонтированных звеньев стены и кое-где обвалившегося городского рва и благополучно отпустил их из Якутска. Что же касается воеводского «товарища» дьяка Стенши-на, то его воевода задержал, предъявив ряд претензий. Это было неспроста. Хабарову рассказывали, что, отправляясь в Сибирь, Францбеков решил свести со Стеншиным старые счеты. Сделать это было легко. Дьяки в Сибири, как и воеводы, обогащались за счет казны, и повод, подходящий для их обвинения, при желании можно было найти без особого труда.
Где и когда до поездки в Сибирь могли пересечься жизненные пути Стеншина и Францбекова? Очевидно, это могло произойти на службе. Дьяк Стеншин, подобно многим своим собратьям, был выходцем из подьячих — мелких приказных служащих. Послужной список дьяка начался с 20-х гг. XVII в. В 1628 г. он значился подьячим Патриаршего разряда. Затем его перевели в подьячие городов Кевроля и Мезени. После этой службы Стеншин оказался в Посольском приказе, став в 1637 г. подьячим и приставом у литовского посла. Через несколько лет его перевели служить в Сибирский приказ. Здесь он получил повышение, став вторым подьячим с окладом 30 руб. и 300 четвертей земли. В Сибирском приказе Стеншин оставался до 1644 г. Получив повышение в чин дьяка как аванс за будущую сибирскую службу, он отправился в Якутск вместе с воеводами Пушкиным и Супоневым.
Служба Францбекова до его поездки в Сибирь протекала в Посольском приказе. О ней известно по одному небольшому эпизоду. До последней четверти XVII в. в иностранных государствах еще не было постоянных российских представителей. Каждый раз дипломатические сношения и переговоры осуществлялись через особых, назначенных для конкретного случая послов, посланников и гонцов. Но попытки учредить постоянные миссии предпринимались. С одной из них было связано имя Дмитрия Францбекова. В декабре 1634 г. его направили в Швецию в звании агента. Там он пробыл полтора года, а затем, будучи отозванным в Москву, 21 августа 1636 г. выехал из Стокгольма. Таким образом, Францбеков вернулся в Посольский приказ к 1637 г., когда там в должности подьячего и пристава у литовского посла служил Стеншин. Здесь-то между ними, возможно, и могли возникнуть трения и взаимная неприязнь.
Принимая в Якутске дела, Францбеков был особенно придирчив к бумагам и деловой отчетности, за которые Стеншин как дьяк нес прямую ответственность. Новый воевода принял приходные, расходные, ясачные книги, в которых был зафиксирован приход и расход денег, хлеба, соли, поступления ясачной казны и объем пушных партий, отправленных из Якутии в Москву. Он внимательно просмотрел окладные книги, сличил их с именными списками служилых людей и потребовал от Стеншина предъявления расписок тех из служилых людей, которым, судя по документации, из казны было выдано денежное, хлебное и соляное жалованье. Так как у Стеншина многих расписок в наличии не оказалось, у нового воеводы появился повод для подозрения в присвоении. дьяком казенных средств, в частности окладов служилых людей. Тщательное изучение сметных списков и их сличение с остальной документацией приказного делопроизводства вскрыли утайку Стеншиным ясачных соболей и некоторых сумм денег, которыми он поживился. В доме дьяка вделали обыск. Соболей и деньги нашли и конфисковали. Для объяснений дьяка вызвали в приказную избу. По словам Стеншина, во время допроса воевода Францбеков бил его по щекам, а присутствовавшие при этом воеводские приспешники, повалив дьяка на пол, «топтали его своими топталками», т. е. ногами. После допроса и конфискации части имущества Стеншина переселили из «дьячего дома в худой казачий домишко», а через некоторое время посадили в тюрьму и приставили к нему для охраны служилого человека.
