Наталия Будур - Нансен. Человек и миф
Вскоре (11 октября) все члены экспедиции собрались вместе, но буквально на следующий день пришло неутешительное известие от капитана «Фокса»: он не мог рисковать попасть в ледовый плен и ждать путешественников ни единого дня. Об этом Нансену рассказал эскимос, который застал корабль поднимающим якорь. К счастью, капитан взял письма и обещал доставить их в целости и сохранности.
Первое время после обретения «благ цивилизации» путешественники никак не могли наесться. Так, Свердруп каждый раз ел дважды: сначала там, где жил сам, а потом в доме, где квартировал Нансен. «Так продолжалось три дня, а затем его желудок не выдержал, и ему пришлось полдня пролежать в постели. Впрочем, прошло довольно много времени, прежде чем мы почувствовали себя по-настоящему сытыми и стали есть как нормальные люди», — пишет Нансен.
Фритьофу и его товарищам пришлось зазимовать в Гренландии против воли, но вопреки ожиданиям зимние месяцы пролетели быстро: каждый нашёл себе занятие по душе. Лишь Равна держался в стороне и практически ни с кем не общался: ни с датчанами, ни с норвежцами, ни с эскимосами.
* * *15 апреля 1889 года раздался крик: «Корабль!» К Готхобу приближалось судно «Витбьёрн» («Белый медведь»).
Вскоре вся экспедиция уже плыла домой на судне, которое по дороге заходило во многие поселения Гренландии, где путешественников неизменно встречали приветственными криками.
21 мая корабль подошёл к Копенгагену. Там их ждала триумфальная встреча, ведь именно на датские деньги и была осуществлена эта экспедиция.
Нансена принял кронпринц Фредерик и вручил ему рыцарский орден Даннеброг.
Несколько дней путешественники были гостями Гамеля, который субсидировал экспедицию.
30 мая на пароходе «Мельхиор» Нансен с товарищами прибыл домой в Норвегию.
Впереди парохода, на котором находился Нансен, шли военные суда, заканчивали шествие миноносцы.
Вот как описывает возвращение путешественников в Кристианию профессор Брёггер:
«Прекрасным солнечным утром на берегах фьорда выстроились толпы встречающих. Такого приёма не удостаивался ещё ни один норвежец. Корабли были празднично украшены… всюду цветы, флаги, звучала торжественная музыка. Это была настоящая река радости и восхищения, воды которой омывали корабль героев, вернувшихся из ледяной пустыни.
При виде ликующего людского моря на берегу Дитрихсон спросил у Равна, нравится ли ему такая картина. „Очень нравится, — отвечал Равна, — вот только вместо людей я хотел бы видеть оленей“».
30 мая классик норвежской литературы Бьёрнстьерне Бьёрнсон прислал Нансену следующее приветствие:
«И я тоже в моей одинокой ладье выйду встречать Вас и буду приветствовать Вас норвежским флагом.
Нам нужно сейчас освобождение — внутреннее, духовное, и внешнее — от Швеции.
Каждый подвиг, подобный Вашему, является важным вкладом в это дело. Он укрепляет в нашем народе самосознание и мужество и ослабляет единство наших противников.
Передайте Вашим славным соратникам привет от глубоко уважающего Вас Бьёрнстьерне Бьёрнсона».
А Кнут Гамсун в статье для газеты «Дагбладет» ехидно писал:
«Кристиания никогда не переживала такого восторга и ликования, как в день возвращения гренландских первопроходцев. Казалось, в Норвегии никогда ещё не происходило события, могущего сравниться с этим: Нансен и его товарищи вернулись на родину. Шестьдесят тысяч человек встречали их на набережной, пятьдесят тысяч провожали до гостиницы, десять тысяч проорали сто тысяч „ура“, а отставной полковник из Кампена доорался до того, что умер на месте».
Для едкой иронии у Гамсуна были все основания — в стране началась настоящая нансеновская истерия. В честь полярника слагались гимны и песни, ему посвящались книги и стихи, а в магазинах появились «пирожное Нансена», «шапка Нансена», «сигары Нансена» и другие подобные товары.
Со времени возвращения из Гренландии Нансен сделался национальным героем, каким и остаётся до наших дней. Сразу по приезду в Кристианию ему был вручён норвежский орден Святого Олава.
Гренландская экспедиция имела большое научное значение. Особенно ценны были наблюдения над ледяным покровом Гренландии. Вопреки предположению некоторых учёных (в том числе и Норденшёльда) этот покров оказался сплошным, не прерывающимся никакими оазисами. О метеорологических наблюдениях и их значении мы уже говорили выше. Именно благодаря этому походу Нансена был открыт второй полюс холода Северного полушария, лежащий в центральной Гренландии, где температура может падать до -70°.
По результатам этой экспедиции были написаны две книги — «На лыжах через Гренландию» и «Жизнь эскимосов» (1891)[38].
Книга об эскимосах была, пожалуй, не менее важным результатом экспедиции, чем сам факт перехода Гренландии. Опыт жизни среди аборигенов пригодился Нансену три года спустя, во время зимовки на Земле Франца-Иосифа. «Разве сумел бы я пережить ту зиму в жалком своём убежище? — писал тогда в дневнике Фритьоф. — Да и смог ли бы я соорудить себе снежный дом, не будь эскимосов?»
Именно у эскимосов Нансен, как, впрочем, и другие полярные исследователи, научился искусству жизни в Арктике.
Когда датский губернатор предложил ему «перезимовать» в его доме, Нансен отказался и практически всю зиму прожил в душном и грязном иглу. Им двигало желание поближе узнать эскимосов, понять, как они выживают в этом враждебном человеку ледяном мире. Он жил вместе с аборигенами, ел их пищу, спал на тех же снежных скамьях, застланных шкурами, охотился вместе с ними, то есть жил их повседневной жизнью.
«Что из того, — писал великий полярник, — что они грязны и живут в примитивных условиях? Попробовал бы кто-нибудь из нас жить иначе среди льдов и холодов Гренландии. Эскимосы добры, справедливы и доверчивы, как дети. Их легко обидеть, потому что им и в голову не придёт заподозрить вас в злом умысле. Они и не ведают, что человек человеку может быть врагом. <…> Они довольствуются малым, ничем не владеют и ни о чём не горюют. А что дал им так называемый прогресс? Яд алкоголя и чахотку. Извечным странникам, которым были незнакомы деньги, привили жадность и ненасытную жажду обладания вещами. К чему было возмущать их покой и менять их образ жизни, сам строй мыслей?» Нансен делает совершенно неожиданный вывод:
«Так покинем же скорее Гренландию и оставим её детей в покое — и лишь в этом случае они смогут вновь обрести счастье!»
