Рудольф Петерсхаген - Мятежная совесть
В мою группу входили три женщины. На курсах были представлены все партии. Группы учились по разным программам. Только основные лекции – по истории и общественным наукам – мы слушали вместе. В каждой группе проводились семинары. Во время дискуссий преподаватель был primus inter pares{25}. Все проблемы обсуждались весьма тщательно. Далеко не всегда различные мнения можно было объединить. Но именно в результате этих дискуссий мы сошлись ближе, и группы образовали единую общину.
Большинство моих коллег пришло сюда с хорошей подготовкой, и мне было нелегко овладеть незнакомым материалом. Но меня крепко поддерживал и направлял мой товарищ по комнате Берс. Он не признавал никаких компромиссов в принципиальных вопросах. Однако благодаря большому жизненному опыту и знаниям он не был догматиком.
Старостой нашей группы был Артур Штраус из Берлина. Выходец из семьи ремесленника, он в свое время не смог получить образования, которого заслуживал по своим способностям. С Артуром Штраусом мы и по сей день добрые друзья. Как много талантливых людей из народа пропадало при старом общественном строе из-за недостатка образования. Таких, как Берс и Штраус, на курсах было много. Они знали гораздо больше тех, кто чванливо смотрел на них сверху вниз.
Из преподавателей я знал только одного, да и то шапочно, по встрече в плену. Однажды в Красногорске, когда мы чистили картошку, к нам прибыли новенькие. Один из них подсел ко мне. Я сразу определил: интеллигент. Роговые очки, высокий лысый лоб. Это был профессор Крегер. Лекции его, ясные и логичные, пользовались в академии особенной популярностью.
До сих пор мне не приходилось встречаться с людьми из рабочего класса и вести с ними обстоятельные разговоры. Теперь я часто думал: вот бы моим коллегам поближе познакомиться с этими людьми!..
* * *Когда я учился в академии, в Лейпциге состоялся II съезд НДПГ, Меня временно освободили от занятий, и я отправился туда. В 1949 году в Галле я участвовал в работе I съезда. С тех пор молодая партия выросла количественно и политически. Второй съезд был посвящен теме: «Права Германии и обязанности немцев».
Возвращаясь в академию, я встретил в Западном Берлине своих друзей. Я рассказал им о Лейпциге и о своей учебе в академии и понял, что многие из них разделяют мои взгляды. Я решил и по возвращении в Грейфсвальд поддерживать дружбу с товарищами, которые оказались в Западной Германии. Жизненно важные вопросы нашего отечества для всех одни.
* * *В конце 1950 года меня избрали городским советником Грейфсвальда. Это избавило меня от прежней работы при университете. Приятно, что многие сограждане обрадовались моему избранию. Передо мной открылось обширное поле деятельности. Особенно сложные задачи стояли перед жилищным отделом. Но ведь еще с 1945 года я мечтал о самостоятельной, трудной и полезной людям работе. Дружный коллектив городского совета крепко поддерживал меня.
К сожалению, всего через месяц я был вынужден оставить эту полюбившуюся мне работу. В соседнем районе Узедом пришлось занять вакансию члена районного правления партии. Нелегко было мне покидать Грейфсвальд. Но моя деятельность в округе Узедом началась благоприятнее, чем я ожидал. Я быстро вошел в курс дела.
* * *В июле 1951 года во время моего отпуска мы с женой решили навестить родственников в Западной Германии. Я встретил там друзей и товарищей, которых не видел уже не одно десятилетие. Один из них попросил меня, если я буду в Мюнхене, навестить некоего капитана Бэра. Бэр, по отцу еврей, незадолго до войны эмигрировал в США. В Германию он вернулся уже капитаном армии США. Хорошо зная немецкий язык и условия жизни в Германии, он после 1945 года по заданию американцев работал в комиссии по денацификации в Баварии. Мне сказали, что он ярый антифашист, против Германии никогда не воевал и не намерен восстанавливать немецкий фашизм в американском варианте. Больше того, он жаждет участвовать в политической борьбе против ремилитаризации. Но в Западной Германии ему, как известному антифашисту, жить тяжело. Так что для него единственный выход – переселение в Германскую Демократическую Республику.
Я решил познакомиться с товарищем по воззрениям, который попал в такое трудное положение, и увидел элегантного, великолепно сохранившегося сорокалетнего мужчину, умного, с разносторонними интересами. Вежливый и воспитанный, он становился груб и резок, когда заговаривали о военной политике американцев. Он держался как убежденный революционер, но был настолько озлоблен, что мне стоило труда разговаривать с ним спокойно, причем он все время старался перевести разговор на военную тему. Зная дислокацию американских оккупационных войск, он на примерах доказывал агрессивность политики США, в которую втягивается и Западная Германия.
– Вот это-то нам и надо предотвратить! – сказал я. – Тогда и все остальное легче решится.
Я добавил, что, по-моему, людям в Западной Германии важно разъяснить: войны начинаются людьми и предотвратить их могут тоже люди. После долгих бесед мы решили не терять связи и при случае возобновить наш разговор.
На другой день мы с женой продолжали путешествие. От Бингена до Кельна мы ехали экспрессом. Проезжая вдоль Рейна, мы любовались из окна вагона-ресторана живописным восточным берегом реки, где расположены руины знаменитых замков, развалины крепостей. Попутчиком оказался приятный господин примерно моего возраста. Он принял на себя роль гида, и мы разговорились. Вскоре мы перешли на злободневные темы. Наш собеседник оказался крупным промышленником. К вопросу о воссоединении Германии, который больше всего волновал нас, он отнесся безразлично, скорее даже отрицательно.
– Видите ли, нам живется очень недурно, – говорил он. – После такого краха это просто чудо.
Он отлично сознавал, что так называемое «экономическое чудо» Западной Германии поставило страну в зависимость от США и что американская политика «с позиции силы», противопоставляющая Западную Германию Германской Демократической Республике, создает опасное положение.
– Мы недурно живем в долг, – сказал он. – Раскол давно разрешил германский вопрос. Национал-социализм канул в вечность. Теперь он заменен идолом «высокий уровень жизни».
Глядя в окно, мы все время нагибались – как раз на уровне глаз находилась планка, и это очень мешало.
– Пора вновь создавать концентрационные лагеря, – вдруг произнес наш спутник.
Мы опешили. Он объяснил:
– Конструктора такого вагона надо было бы на всю жизнь посадить за решетку. А с ним заодно и всех немецких мечтателей о единстве и мире, которые мешают нам извлекать выгоды из раскола.
