Кирилл Евстигнеев - Крылатая гвардия
По-братски внимательно относился к нам начальник штаба полка Я. Е. Белобородое. Человек с большим чувством юмора, веселый, неунывающий, он был старше всех по возрасту, и летчики любили его. Забота начштаба о нас была трогательной. В трудные дни воздушных боев неназойливо, но строго он следил за соблюдением режима отдыха, питания летно-технического состава полка.
У начштаба всегда уйма работы. Бывало, зайдем поздним вечером на КП - Яков Евсеевич там. Перед ним кипа бумаг. Воротник гимнастерки расстегнут, он что-то быстро пишет, а левой рукой почесывает заросшую густыми волосами грудь. И видно, не без ярости.
- А, витязи!.. Входите, входите. С чем пожаловали?
Это его обычное приветствие, к нему все привыкли. И если он встречал нас как-то по-другому, мы знали, что произошло какое-то событие, не предвещающее ничего доброго.
Необычно сложилась биография Белобородова. В двадцатом году Яков Евсеевич участвовал в разгроме банд с громким названием "Голова", отрядов батьки Махно, а годом позже подавлял Кронштадтский мятеж. В 1935 году, тридцатичетырехлетним, вполне уже зрелым человеком, он окончил Качинскую школу пилотов. Но случились какие-то осложнения со здоровьем, и жизнь его не пошла ровной стежкой-дорожкой - пробуксовывала. Ровесники Белобородова командовали уже дивизиями, корпусами, воздушными армиями, а он застрял в штабе полка, и очень надолго...
Мне не раз приходилось слышать на командном пункте его телефонные разговоры с дивизионным начальством. Начштаба полка весьма категорично добивался своего - и, к примеру, на задание уходила не пара, как требовали сверху, а четверка или шестерка истребителей. Обычно это происходило в конце дня, когда летчики буквально никли от усталости.
Положив трубку на аппарат, он смотрел на нас и радостно посмеивался:
- Вот так-то! А то, это самое, лети парой против половины германской авиации...
И, заглядывая в график боеготовых машин, простодушно говаривал:
- Дошло, соколики? Вижу вот у Евстигнеева в строю четыре штыка, а в первой эскадрилье - два. У Ивана - пара. Забирай всех, Кирилл! Так будет надежнее, веселее. Вылет через пятнадцать минут. По коням!
Как-то Белобородое подсчитывал так со мной наличие исправных машин, и тут на КП зашел Иван Кожедуб.
- Легок на помине... Иван, - обращаюсь я к товарищу. - Рекомендуют пощипать немчуру. У меня звено в готовности. Как ты?
- Я - как штык. Сам идешь?
- В паре с Рыжим. И пара Тернюка.
- Порядок, - удовлетворенно кивает Иван. - Тогда я и Муха с вами.
Доволен и я: лететь на задание с такими бойцами - просто радость!
- Значит, решено, поднимаемся шестеркой. Амелин остается в резерве начштаба...
И вот в районе патрулирования появились шесть "фокке-вульфов". Высота примерно одинаковая, поэтому я делаю попытку затянуть противника на вертикальные маневры. "Фоккеры" стремятся увлечь Ла-5 в глубь своей территории, но им это не удается. Вот так некоторое время прощупываем силы и возможности друг друга. Постепенно активность вражеских истребителей повышается. Сближение на дистанцию огня становится все чаще, но гитлеровцы умело защищаются. Видно, что летчики они бывалые, опытные. Однако осторожничать надоедает, и Кожедуб не выдерживает первым:
- Кирилл, врежем?!
- Я - за! - летит в эфир мой незамедлительный возглас.
"Лавочкины" закружились с еще большей энергией. Радиусы атак становятся минимальными, от перегрузок темнеет в глазах, и немцы, не выдержав предложенного темпа боя, уходят восвояси.
Мы по-прежнему барражируем над своими войсками, зорко следим, не появятся ли вновь вражеские самолеты. Но их нет.
Пара Кожедуб - Мухин органически влилась в четверку моей эскадрильи будто мы век вместе летали!
А в этом бою мне особенно понравился Мухин. Летчик не просто тащился за своим ведущим, а мастерски маневрировал с учетом возможных действий противника: как только "фоккер" приближался к Ивану, на его пути ложилась трасса огня от машины Мухина - и фашисту не до атаки.
Привычка, выработанная в полетах, зачастую обретала вторую жизнь на земле. Запомнилось, как во время разговора с товарищами Василий Мухин поворачивал слегка опущенную голову и, как в бою, бросал зоркий взгляд серо-голубых глаз вверх, на собеседника. Войну этот замечательный летчик закончил Героем Советского Союза, сбив девятнадцать немецких самолетов.
Фронтовая жизнь заставляла меня не раз задумываться над ролью командира в управлении боем, иначе и нельзя. Комэск возглавляет группу, свое подразделение и идет впереди него ведущим. Он первым встречает противника и атакует его. Не мало ли это - первым напасть на врага? Бой ведь не единичная атака, это целый комплекс маневров, взаимных действий группы летчиков, которыми нужно управлять. Целесообразность действий группы на совести командира и зависит от его умения в ходе боя представлять боевую обстановку, разумно оценивать ее, правильно строить маневр, увлекая товарищей личным примером на схватку с противником. Это уже искусство командира.
Слетанными экипажами, не раз бывавшими в бою, управлять легко. Командир и летчики хорошо понимают друг друга: маневр ведущего вполне ясен подчиненным, а ему известны возможности, каждого бойца. Получается единая, всеобъемлющая гармония воздушного боя. Принцип фронтовой дружбы - сам погибай, а товарища выручай, - прочно занявший главное место в боевых действиях эскадрильи, окрылял моих товарищей, вселял уверенность при выполнении самых трудных и сложных заданий.
Наша эскадрилья потерь в боях не имела, хотя битых машин бывало немало. Но однажды мы пережили непростительную гибель летчика уже во время возвращения на аэродром. Внезапная атака одиночного охотника вырвала из наших рядов младшего лейтенанта Александра Ивановича Хлебалина.
...В начале октября 1943 года группа возвращалась после удачно проведенного боя, в котором Саша Хлебалин уничтожил фашистский самолет. Прошли Днепр. Вторая половина дня - и солнце у нас сзади. В отсветах его лучей четверки Амелина, замыкающей группу, почти не видно. Прикрываясь рукой от солнца, бросаю взгляд в ее сторону, думаю, не перейти ли амелинской группе на правый фланг...
И- что вижу! Один из наших самолетов крутит бочки... Надо сказать, летчикам иногда в конце боевого задания разрешалось выполнять фигуры сложного пилотажа, но, конечно, не на поле боя и не на маршруте, а уже над аэродромом, под прикрытием своих. Возмущенный бездумной выходкой пилота, приказываю:
- Прекратить выкрутасы! Жить надоело?
И вот не прошло, наверное, и двух минут с момента моего замечания, как самолет Хлебалина атаковал, используя слепящие лучи солнца, Ме-109 (Саша шел замыкающим в четверке). Мы тотчас бросаемся на помощь, но уже поздно. Пара только развернулась, а противника и след простыл. Вот так, можно сказать, по-глупому, случайно оборвалась жизнь летчика-истребителя...
