Николай Степанов - Крылов
Все захлопали в ладоши и стали хвалить стихи. Один лишь Василий Львович помрачнел и молчал. Иван Андреевич незаметно улыбался. «Неужели можно тешиться подобными пустяками? — думалось ему. — Разве это литература? Забава для гостиных, развлечение в праздном времяпрепровождении».
Заговорили о французах и Наполеоне, о возможной войне с ним. Дмитриев стал рассказывать о том, как на днях какой-то помещик, отставной прапорщик и громогласный толстяк, в великом раздражении на французов кричал в Английском клубе: «Подавай мне этого мошенника Буонапартия! Я его на веревке в клуб приведу». Один из посетителей клуба спросил у Василия Львовича: не известный ли это генерал и где он служил? На этот вопрос, продолжал Дмитриев, Василий Львович ответил блестящим экспромтом. Все стали просить, чтобы Пушкин их познакомил со своими стихами. Василий Львович снова расцвел, почувствовав себя в центре внимания. Он заулыбался, поправил жабо и повторил свой удачно составленный экспромт:
Он месяц в гвардии служил
И сорок лет в отставке жил.
Курил табак,
Кормил собак,
Крестьян сам сек —
И вот он в чем провел свой век!
Все рассмеялись. Василий Львович был очень доволен и, чтобы закрепить свой успех, стал пресмешно рассказывать про то, как московские модницы тратят бешеные деньги на наряды во французском магазине на Кузнецком мосту у мадам Обер-Шальми. Эту мадам давно уже прозвали Обер-шельмой — столько доверчивых людей она разоряет.
Крылову рассказ понравился. Модные лавки стали настоящим бичом. Иностранные проходимцы пользуются доверчивостью московских барынь, их погоней за модой и безжалостно обирают их. Он тут же подумал, что стоит написать об этом комедию.
Тем временем гости перешли в столовую и уселись за ужин. За ужином Иван Андреевич много и со вкусом ел, не утруждая себя разговорами. Крылов давно не имел собственного угла и за годы скитаний привык чувствовать себя как дома под любым кровом. Находясь постоянно на людях, он наблюдал за ними, слушал разговоры окружающих, подмечал их характерные черты. Сам он теперь предпочитал сохранять молчание и редко говорил о своей жизни и о себе. Он словно копил наблюдения, услышанные разговоры, пережитые события на будущее.
«Пирог»
Афиша торжественно извещала о том, что «Сего 1804 года, января 25 дня, в воскресенье, на Петровском театре представлена будет в первый раз новая комедия в одном действии, соч. г. Крылова: „ПИРОГ“ в пользу актера и актрисы Сандуновых». Помимо комедии, шла в этот день и модная опера «Русалка», в которой г-жа Сандунова выступала с особенным успехом. Спектакль давался для бенефиса Сандуновых и должен был поправить их материальные дела, так как давно уже дирекция театра не выплачивала актерам жалованья.
Для Крылова этот спектакль явился большим событием. Два года тому назад в Петербурге его комедия была играна, но прошла незаметно, да и сам он в это время находился в Риге и не смог присутствовать на представлении. В Москве он впервые появился в качестве автора новой комедии. Это означало возвращение в литературу, конец длительной и тягостной неизвестности. Иван Андреевич волновался. Как примет публика его комедию? Как ее сыграют актеры?
Подходя к театру, он все острее чувствовал нараставшую тревогу. Войдя через одну из четырех дверей в парадные сени, Крылов разделся в гардеробной, поднялся по лестнице, освещенной по бокам двумя фонарями, и прошел в галерею, из которой был вход в бенуарные ложи и партер. Он забрался в самый дальний угол ложи и стал осматривать огромный многоярусный зал, уже наполовину заполненный зрителями.
Представление началось с «волшебной оперы» «Русалка» венского композитора Кауера, уже завоевавшей громкий успех как в столице, так и в Москве. Арии из «Русалки» напевались всеми — и старыми и малыми, на балах исполнялись танцы из этой оперы, учителя музыки обязательно должны были поставлять московским девицам темы и вариации из «Русалки». Даже лакеи и мастеровые, гуляя под качелями и приветствуя своих красавиц из числа горничных и модисток, слышали в ответ на комплименты игривые куплетцы из той же «Русалки».
Театр скоро наполнился. Занавес поднялся, и «волшебная опера» со множеством чудесных превращений и фантастических приключений началась. На глазах у зрителей обыкновенный стол превращался в постель, сделанную из тростника, и на ней спала прелестная девушка. Подымалась буря, раздавался гром, сверкала молния, из волн являлись русалки, вооруженные луками. Лежавшие у водяной мельницы мешки с мукой подымались со своих мест и начинали танцевать. Комический герой Тарабар, убегая от танцующих мешков, скрывался за дерево, которое неожиданно превращалось в ветряную мельницу.
Душой оперы была Лизанька Сандунова. Она появлялась одетая то ребенком, то мужчиной, то девочкой, то русалкой, постоянно меняя грим, платье, голос и увеселяя публику игривыми песенками:
Мужчины на свете,
Как мухи, к нам льнут:
Имея в предмете,
Чтоб нас обмануть…
За годы, прошедшие со времени их встреч в Петербурге, Лизанька заметно потолстела, утратила легкость движений и не могла уже так бойко плясать и прыгать, как когда-то восемнадцатилетней девушкой. Зато она вновь порадовала своим чудесным серебристым голосом. Публика была в восторге и без конца ее вызывала.
В антракте Крылов сердечно поздравил свою давнюю приятельницу. После шумного успеха «волшебной оперы» должна была идти его комедия. Это было не очень удачно. Ведь публика уже насмеялась, насмотрелась, устала, а комедия мало кому известного автора ее не очень-то интересовала. Многие из зрителей бельэтажа и партера даже не остались на нее. Вся надежда была на Силу Николаевича. Он играл ловкого, продувного слугу Ваньку, хитроумно обкручивающего вокруг пальца своих недалеких господ.
Первая сцена — разговор Ваньки с мужиком — вызвала громкий смех зрителей. Сандунов так натурально, так забавно представлял ловкого слугу, так удачно перенял лакейские повадки, что нельзя было не смеяться. Весело прошло и объяснение Ваньки со своей приятельницей, горничной Прелесты — Дашей, когда, обсуждая дела господ, они за милую душу убирают всю начинку в пироге, который должен был поднести в качестве жениховского подарка мот и вертопрах Фатюев, хозяин Ваньки.
Однако появление помещичьей четы: Вспышкина и Ужимы, жеманной и восторженной модницы не первой молодости, которая желала выдать дочь за Фатюева, — не было по достоинству оценено зрителями. В Ужиме Крылов хотел показать карикатурный портрет провинциальной барыньки, которая начиталась чувствительных романов и ничего не видит в окружающей ее жизни. Ужима пеняет своему вспыльчивому и простодушному муженьку за его невнимание к ее тонкой натуре:
