Николай Афанасьев - Фронт без тыла
Я КЛЯНУСЬ до последнего дыхания быть верным своей Родине, не выпускать из рук оружия, пока последний фашистский захватчик не будет уничтожен на земле моих дедов и отцов.
Мой девиз: видишь врага — убей его!
Я КЛЯНУСЬ свято хранить в своем сердце революционные и боевые традиции ленинградцев и всегда быть храбрым и дисциплинированным партизаном. Презирая опасность и смерть, КЛЯНУСЬ всеми силами, всем своим умением и помыслами беззаветно и мужественно помогать Красной Армии освободить город Ленина от вражеской блокады, очистить все города и села Ленинградской области от немецких захватчиков.
За сожженные города и села, за смерть женщин и детей наших, за пытки, насилия и издевательства над моим народом я КЛЯНУСЬ мстить врагу жестоко, беспощадно и неустанно.
Кровь за кровь и смерть за смерть!
Я КЛЯНУСЬ неутомимо объединять в партизанские отряды в тылу врага всех честных советских людей от мала до велика, чтобы без устали бить фашистских гадов всем, чем смогут бить руки патриота, — автоматом и винтовкой, гранатой и топором, косой и ломом, колом и камнем.
Я КЛЯНУСЬ, что умру в жестоком бою с врагами, но не отдам тебя, родной Ленинград, на поругание фашизму.
Если же по своему малодушию, трусости или по злому умыслу я нарушу эту свою клятву и предам интересы трудящихся города Ленина и моей Отчизны, да будет тогда возмездием за это всеобщая ненависть и презрение народа, проклятие моих родных и позорная смерть от руки товарищей!»[22]
Наши новобранцы не знали, что такое «курс молодого бойца»: они сразу попадали в бой, имея парой в руках лишь одну-единственную гранату. И добывали себе оружие в схватке. Это было жестокое для них испытание, но пройти его пришлось многим — оружия на всех не хватало.
И еще по одной причине вырос полк: ему были временно приданы три отряда латышских партизан, прибывших в край для освоения тактики и методов борьбы в тылу врага. Эти отряды, общая численность которых составляла 280 человек, были скомплектованы из хорошо обученных военному делу и побывавших уже на фронте бойцов. Но партизанского опыта у них совершенно не было, вот почему оказались они в крае, считавшемся тогда, как я уже говорил, своего рода «академией».
Латышские отряды прошли в Валдае подготовку на тех самых партизанских курсах, которыми мне довелось руководить. Обучали их при командира из первого выпуска — А. А. Валенцев, Г. М. Журавлев и А. С. Машков. Вместе с отрадами они пришли в край и продолжали учить латышских товарищей в боевой обстановке. Некоторое время спустя Валенцев стал моим заместителем по разведке, а Журавлев — командиром отряда «КИМ».
У руководства латышских отрядов были три видных революционера: Эрнест Америк, Петр Бриедис и Огомар Ошкалн. Это были люди ярких судеб, настоящие революционеры, настоящие патриоты. Каждый из них был личностью незаурядной, интересной, о каждом можно было бы много рассказать.
Больше, чем с другими, я сошелся с Отомаром Петровичем Ошкалном человеком чрезвычайно общительным, добрым. Ему было под сорок, и он знал, что такое аресты и заключение в концлагерь за революционную деятельность. По профессии он был учителем, и можно с уверенностью сказать, что учителем хорошим: об этом свидетельствовали его высокая образованность, умение входить в контакт с людьми, прекрасное мастерство рассказчика, уравновешенность, сильная воля. В боевых операциях он держался так, будто ничем другим, кроме партизанской борьбы, не занимался с самого детства. Он был очень смелым человеком, но никогда не терял головы и в безрассудстве упрекнуть его было невозможно. Все это, вместе взятое, не могло не создать ему крепкого и заслуженного авторитета.
После свержения в 1940 году буржуазного режима в Латвии Ошкалн был депутатом Народного сейма, а затем Верховного Совета республики. Война заставила его взять в (руки оружие и пройти долгий путь партизанской борьбы: он был комиссаром отряда, полка, членом оперативной группы ЦК КП(б) Латвии по организации партизанского движения, комиссаром, а затем командиром партизанской бригады.
В дни нашего знакомства его боевой путь только начинался. И сколько неожиданностей было на этом пути! Помню, например, с какой душевной болью он рассказывал впоследствии об одном из боев, который вел его отряд уже на границе с Латвией, по пути из Партизанского края на родину. Дело в том, что в числе напавших на отряд полицейских Ошкалн узнал нескольких своих бывших учеников. Как они, такие добрые, отзывчивые и справедливые в детстве, через несколько лет смогли оказаться по ту сторону баррикад, в одном лагере с врагами своего народа, в одном лагере с фашистами, которые у любого нормального человека были в состоянии вызвать единственное чувство ненависть? Как могли они стрелять в своего учителя? Понять это Ошкалн не мог. И вот что меня тогда поразило: закончил он свой рассказ не сетованиями на предательство, не попреками или угрозами. Он вдруг сказал:
— Значит, что-то я не так делал, значит, плохо я их учил.
Это было очень характерно для него: искать прежде всего свою вину — какой бы ничтожной она ни была рядом с виной других.
Эрнест Америк был среди наших гостей самым старшим, ему давно перевалило за сорок. Но выглядел моложаво — энергичен, подтянут, ни грамма лишнего веса. У него было блестящее прошлое профессионального революционера: участие в гражданской войне, годы подполья, каторга, работа в Коминтерне… Обо всем этом он умел рассказывать чрезвычайно интересно, однако почти никогда не говорил о своих личных заслугах или о тех лишениях, которые выпадали на его долю. Это была одна из характернейших его черт — поразительная при такой богатой событиями биографии скромность. В нем не было даже намека на эгоцентризм, самолюбование или себялюбие. Зато была масса искренности, простоты, сердечности. Он легко сходился с людьми, все его знали, все уважали.
Менее общительным, в какой-то мере даже замкнутым человеком запомнился мне Петр Янович Бриедис. Видимо, поэтому знал я его меньше, чем других. Но даже беглого знакомства было достаточно, чтобы угадать в нем твердый характер, большое упорство. Замкнутость же его объяснялась, по-моему, тем, что был Бриедис человеком очень скромным, даже застенчивым. Он тоже был в прошлом партийным работником-революционером, тоже знал, что такое тюрьмы и каторга, почти семь лет продержало его в застенках правительство буржуазной Латвии. После восстановления в республике Советской власти Бриедис занимал пост секретаря райкома партии, был председателем Народного сейма, позже Верховного Совета Латвийской ССР.
