Толстой (СИ) - Гуцол Юлия Валерьевна

Павел Басинский объясняет это так: «Например, только сейчас я понимаю, насколько безвыходной была ситуация конфликта Софьи Андреевны и Черткова. Оба отдали Толстому свои жизни. Оба после его смерти не могли обрести какой-то другой жизни. Не могла Софья Андреевна, как Наталья Пушкина, выйти замуж второй раз. Не мог Чертков заниматься чем-то еще, кроме наследия Толстого. Вот и разорвали старика на части, как он сам написал в своем тайном дневнике. Виноват ли он в этом? Виноват ли он в том, что слишком велик для этого мира, для обычных людей? Не знаю…»

В своей борьбе за мужа и рукописи Софья Толстая проиграла. Конечно, для нее это было трагедией.

Как вспоминал Лев Львович Толстой: «И вот где обнаружились до конца людская тупость, жестокость, злоба и затмение. Ту женщину, которая создала ему счастливую жизнь, ту, которая любила его больше всего на свете и без которой для него все была “тьма”, ту, которая отдала ему все свои силы, всю “душеньку” и “душу”, несмотря на разность с его душой, ту, которая дала ему “счастье, какое не могло кончиться жизнью”, – ее не пустили к умирающему. Только когда агония смерти была уже окончена, когда ему оставалось только два последних вздоха, ее впустили в комнату. Она бросилась к его изголовью, обняла, и на ухо ему стала нашептывать слова любви. Она надеялась, что он услышит ее, хотя отец уже не говорил и не видел. Он вздохнул раз, другой, глубоко, точно облегченный, и все было кончено».

Ей непросто было в жизни с великим писателем, она не смогла находиться рядом, когда он умирал, ей очень тяжело пришлось после его смерти. Многие ее обвиняли в том, что она отравила жизнь своего мужа.

Как отозвался на эту драму Максим Горький: «Прочитав книжку “Уход Толстого”, сочиненную господином Чертковым, я подумал: вероятно, найдется человек, который укажет в печати, что прямая и единственная цель этого сочинения – опорочить умершую Софью Андреевну Толстую… Теперь слышу, что скоро выйдет в свет еще одна книжка, написанная с тем же похвальным намерением: убедить грамотных людей мира, что жена Льва Толстого была его злым демоном, а подлинное имя ее – Ксантиппа.

Она не нравилась мне. Я подметил в ней ревнивое, всегда туго и, пожалуй, болезненно натянутое желание подчеркнуть свою неоспоримо огромную роль в жизни мужа. Она несколько напоминала мне человека, который, показывая в ярмарочном балагане старого льва, сначала стращает публику силою зверя, а потом демонстрирует, что именно он, укротитель, – тот самый, единственный на земле человек, которого лев слушается и любит. На мой взгляд, такие демонстрации были совершенно излишни для Софьи Толстой, порою – комичны и даже несколько унижали ее. Ей не следовало подчеркивать себя еще и потому, что около Толстого не было в те дни никого, кто был бы способен померяться с его женою умом и энергией. Ныне, видя и зная отношение к ней со стороны различных Чертковых, я нахожу, что и мотивы ревности к чужим людям, и явное стремление встать впереди мужа, и еще кое-что неприятное в ней – все это вызвано и оправдано отношением к жене Толстого и при жизни, и после смерти его.

Я говорю обо всем этом не очень охотно и лишь потому, что нахожу нужным еще раз указать, насколько исключительно сложны были условия, среди которых жила Софья Толстая, как много ума и такта требовали они. Как все великие люди, Лев Толстой жил на большой дороге, и каждый, проходящий мимо, считал законным правом своим так или иначе коснуться необычного, удивительного человека. Нет сомнения, что Софья Толстая оттолкнула от мужа немало грязных и корыстных рук, отвела множество равнодушно любопытных пальцев, которые хотели грубо исследовать глубину душевных ран мятежного человека, дорогого ей.

В конце концов – что же случилось?

Только то, что женщина, прожив пятьдесят трудных лет с великим художником, крайне своеобразным и мятежным человеком, женщина, которая была единственным другом на всем его жизненном пути и деятельной помощницей в работе, – страшно устала, что вполне понятно.

В то же время она, старуха, видя, что колоссальный человек, муж ее, отламывается от мира, почувствовала себя одинокой, никому не нужной, и это возмутило ее.

В состоянии возмущения тем, что чужие люди отталкивают ее прочь с места, которое она полвека занимала, София Толстая, говорят, повела себя недостаточно лояльно по отношению к частоколу морали, который возведен для ограничения человека людями, плохо выдумавшими себя.

Затем возмущение приняло у нее характер почти безумия.

А затем она, покинутая всеми, одиноко умерла, и после смерти о ней вспомнили для того, чтоб с наслаждением клеветать на нее».

Закончилась ее история. Софью Андреевну можно считать психически неуравновешенным человеком, корыстной и не понимающей высших материй особой, можно прийти к мнению, что она героическая женщина, сыгравшая свою значительную роль при великом муже, можно… Вариантов много, выбирайте любой. Главное, что Лев Николаевич Толстой и Софья Андреевна Берс нераздельны, что она сделала очень многое, чтобы до нас дошли его произведения и когда он был жив, и когда он уже умер. Она сохранила и передала память о нем целым поколениям. А посему, наверное, не нам ее судить.

Кто он? «Высшее счастье» или ловкий манипулятор?

Личность Владимира Григорьевича Черткова – ближайшего друга, помощника, издателя Л. Н. Толстого, «генерала» толстовцев – вызывает неподдельный интерес. Этот человек оказал огромное влияние на жизнь и творчество писателя. Мнения о нем крайне противоречивы и неоднозначны. Давайте и мы с вами попробуем если не разобраться, то хотя бы узнать о сей исторической личности.

Родился Владимир Чертков 22 октября (3 ноября по новому стилю) 1854 года в аристократической семье, которая могла похвастаться близким родством с Шуваловыми и Строгановыми. Его отец Григорий Иванович являлся флигель-адъютантом при Николае I и генерал-адъютантом при Александре II и Александре III. А мать Елизавета Ивановна, урожденная графиня Чернышева-Кругликова, была отмечена особой благосклонностью императрицы Марии Федоровны. Владимир Григорьевич получил прекрасное образование в стенах своего дома.

Достаточно рано под влиянием матери и ее друзей он начал духовные поиски. Далеко не все знают, что Чертков рос в обстановке частых религиозных споров. Его мать, побывав в Англии и узнав учение лорда Редстока [16], домой приехала убежденной евангелисткой, была в России приверженкой секты Василия Пашкова [17]. Но так как все остальные родственники оставались православными христианами, то беседы о религии быстро перерастали в скандалы.

Еще в молодом возрасте в жизни Владимира Черткова наступил перелом. «Будучи двадцатидвухлетним гвардейским офицером, я прожигал свою жизнь, предавшись всем классическим порокам, – вспоминал Чертков. – Я жил как в чаду, с редкими промежутками отрезвления. “Бог! Если Ты существуешь, то помоги мне – я погибаю”, – так от всего сердца взмолился я однажды и раскрыл Евангелие на том месте, где Христос называет Себя Путем, Истиной и Жизнью. Я получил облегчение, и радость моя в эти минуты была невыразима». С этого времени, изучая евангельские истины, В. Г. понимает, что принятие Христа несовместимо с его образом жизни и военной службой.

Несмотря на недовольство отца, Владимир, отслужив восемь лет, отказывается от выгодного предложения, которое сулило ему блестящую военную карьеру, и в 1881 году уезжает из Петербурга в имение родителей под Россошью. Там он начинает заниматься благотворительностью и просвещением крестьян. Со временем он переселяется из усадебного дома родителей в комнату ремесленной школы, он ездит только в вагонах третьего класса и осуждает барскую жизнь.