Дорога к людям - Кригер Евгений Генрихович

Едва лишь удалось опровергнуть нелепую эту идею, как начавшиеся работы снова были приостановлены: центр предлагал кооперировать Уралмаш с очень старым заводом. Равняться на него значило сжимать размах строительства в десятки раз, сводить его до уровня стародавних машинных заведений чуть ли не демидовских времен.

Так распоряжался центр.

Кто мог знать тогда, что врагов уральской стройки нужно искать не в Москве, а в Париже, где обосновались рябушинские, манташевы и прочие главари контрреволюционной Промпартии? Они мечтали о реставрации капитализма в России. Из Парижа их ядовитые щупальца протянулись в Москву, в Главметалл.

Мог ли знать Банников, измученный схваткой с невидимыми, неизвестными ему врагами, мог ли знать он, что злейшие-то из них колдуют в Париже, а вредители, окопавшиеся в Главметалле, служат лишь исполнителями обширного контрреволюционного заговора?

Кто-то из них мешал рождению Уралмаша.

Скрипя зубами Банников начал было распродавать цемент, кирпичи, огнеупоры, только что добытые с боем. Главметалл распорядился законсервировать работы по сооружению завода-гиганта.

Тогда-то Александр Петрович и решил наплевать на элементарные законы строительства. Он бросил все силы на постройку одного-единственного цеха, сознательно оставив заботы о подъездных путях, о водопроводе, канализации, шоссе, о нормальном, планомерном выполнении проекта.

Все это вместе с пегой кобылой, с ревматизмом архитектора, постылой «веревочкой» понадобилось ему для того, чтобы телеграфировать наконец в Москву:

«Первый цех начат постройкой тчк никакие изменения в проекте больше невозможны тчк».

Это значило: «Баста. Родились!»

Это значило: жить, жить, жить! Урал не мог не породить Уралмаш — колыбель многих будущих заводов, Урал хитрил, как хитрит все живое, спасаясь от гибели, как хитрит жизнеспособное дерево, когда от него закрывают солнце и оно растет криво, уродливо, пока не сшибает препятствия окрепшим стволом.

Могучая жизнь оказалась сильнее мертвецов, хотя их поднялось против нее целое кладбище.

Вскоре Главметалл был ликвидирован. Уралмашстрой передали в ведение другой организации. Руки вредителей уже не могли дотянуться до колыбели завода-гиганта. И тут уральцы испытали возле своего цеха радость полузадушенного человека, которому открыли доступ к воздуху.

...1931 год. Конец февраля. За письменным столом, в бывшем лесу, сидит начальник строительства Банников. Александр Петрович постарел, его доконали неизлечимые головные боли — контузия от заочного знакомства с Промпартией.

В окно виден поредевший уральский лес, где еще недавно охотился инженер Зыков, помощник начальника строительства. Дичь распугана железным громом экскаваторов, подъемных кранов, транспортеров, сварочных машин.

Подъезжает из Свердловска красный автобус, снуют грузовики, рычат моторами мощные тракторы. На всех надпись: «Уралмашстрой».

Все стало гораздо легче, а вчерашняя нелепость с диким цехом в свердловском лесу оказалась своего рода техническим открытием. Если стоит на площадке готовый цех, почему бы его не использовать?

Конструкции для мостовых кранов, стальные колонны и балки для чугунолитейного и сталелитейного цехов, мачты для прожекторов Уралмашстрой изготовил в своем цехе металлических конструкций.

Так был найден важный в тех условиях и не лишенный остроумия прием: сооружать прежде всего те цехи, которые смогут работать на постройку самого же завода.

Банников ищет и находит возможность отказаться от услуг многих поставщиков. Завод сам себя строит. У него есть свои каменные карьеры, сушилка леса. Построены ремонтно-механическая мастерская, ремонтно-строительный цех. Где-то притулилась небольшая ваграночка, «самоварчик». Она льет чугун на всякие «домашние» надобности площадки. Очень смешной «самоварчик», если сравнить его с будущими гигантскими литейными.

А в завершающий день строительных работ, когда все подсобные цехи сдадут свой последний «домашний» заказ, они сразу станут основными цехами гигантского завода и будут строить уже не свой завод, а многие заводы, весь Большой Урал.

Этот принцип самовырастания — тоже хитрость Александра Петровича. Такое «натуральное хозяйство», черт знает как залетевшее сюда из средних веков, избавило Банникова от утомительного труда спорить с поставщиками. Уралмаш растет, поднимается, опираясь на свои собственные цехи.

Инженер Зыков ходит по строительству и видит, что вот этот корпус уже готов. А вот здесь, где еще ничего нет, кроме сосен, скоро поднимется самый большой в мире цех холодной обработки металла. А вот на этом месте скоро будут устанавливать два мостовых крана по двести тонн грузоподъемностью. Такой кран может поднять на свои могучие плечи, например, целых два паровоза или десять нагруженных вагонов.

В прокатном отделе герр Люрф, главный консультант машиностроителей, много лет работавший у Круппа, стучит кулаком по столу и самодовольно говорит о цехе холодной обработки:

— Пусть Америка попробует выстроить такой!

В его лице германская техника соревнуется с американской. Они — старые конкуренты, но Уралмашстрой от этого только выигрывает.

В кабинете начальника строительства кто-то вынимает из кармана камень. Это образец породы, сквозь которую пробивают туннель комсомольцы. Они объявили штурм, и вот уже больше недели молодые инженеры, мотористы, слесари по ночам превращаются в землекопов.

Идут, идут вереницы машин по новому заводскому шоссе.

Где же «веревочка»?

Банников в бывшем лесу откидывается на спинку кресла.

Черт возьми, все-таки уральцы перехитрили! Сейчас завод так легко прорастает вверх, будто его в самом деле рожает сама земля, вот эти горы, вот эта руда, выпирающие из недр медь, марганец, платина, уголь.

Головные боли, седина... Ладно. Ведь всем, кто ходил по «веревочке», нелегко было. Ладно...

Стук в дверь. Показывается очень виноватая, смирная фигура поставщика леса. Через минуту поставщик уходит, заискивающе улыбаясь. Будет лес.

Банников наклоняется над столом. Он работает. На строительстве четырнадцать тысяч человек. Через год завод должен дать машин общим весом на сто тысяч тонн.

Это будут прокатные станы, мощные экскаваторы, доменное оборудование, блюминги, слябинги, тюбинги — огромные кольца для шахт, шахтные крепления, каких еще не строили в стране.

Завод даст первоклассное оборудование для будущего Нижне-Тагильского металлургического гиганта, даст машины второй очереди для Магнитогорска и Кузнецка, для металлургии, для химии, для угля, для меди — для всего Урало-Кузнецкого комбината, сдвигающего Урал и Сибирь с насиженных мест.

Банников склоняется над столом...

Обо всем этом я рассказывал в очерке, опубликованном «Комсомольской правдой» в 1931 году.

Лет пятнадцать спустя я встретился в Свердловске с Георгием Лукичом Химичем — одним из талантливейших инженеров-конструкторов нашей страны.

Мы познакомились близко. В его судьбе я ощутил живую связь поколений, преемственность взглядов и убеждений, революционных по природе своей, унаследованных молодыми инженерами от таких доблестных большевиков-ленинцев, каким был Александр Петрович Банников. Да, когда-то и Химича потянула за собой его знаменитая «веревочка».

Вот как это было.

Весной 1929 года двое юношей, охваченные романтической тягой в неизведанные края, собрали немного деньжат, уложили в вещевой мешок харчи на дорогу, по смене белья, один перочинный ножик на двоих, большую карту земного шара с его океанами, джунглями, пустынями и отправились... сами не знали куда. Бывает у молодых людей такая полоса в жизни, когда неясный инстинкт приключений влечет их в далекие земли.

Зачинщиком путешествия был Георгий Химич, учившийся раньше в профшколе сахарного завода на Украине, возле города Глухова, потом работавший там же на паспортизации машин, пока не решил он, что самая интересная работа под землей. Паренек некоторое время был шахтером в Макеевке, увлекся горняцким делом. Так он и остался бы на шахте, но однажды врачи обратили внимание на слабое физическое сложение юноши и чуть ли не выгнали его из Макеевки.