Вацлав Нижинский. Его жизнь, его творчество, его мысли - Сард Гийом
Через несколько дней труппа отправилась в Испанию. Нижинский с женой остался, чтобы помочь организовать гала-представление в пользу Красного Креста. Выступить в программе также пригласили Артура Рубинштейна, который в это время совершал турне по Южной Америке.
Моя комната отдыха располагалась рядом с гримерной Нижинского, пишет пианист, и я слышал, как он разогревается, репетируя свои громадные прыжки, от чего дрожали стены.
Но когда пришла его очередь выступать, никто не появился на сцене. Рубинштейн сначала подумал, что Нижинский откладывает свой выход, чтобы сполна насладиться «последними овациями вечера, подобно многим виртуозам». Но когда он, наконец, вышел на сцену, Рубинштейна обеспокоило мрачное выражение его лица: «Он казался более печальным, чем даже после сцены смерти Петрушки». Он переоделся в костюм, части которого не соответствовали друг другу, и от этого выглядел еще более жалко.
Я разрыдался, пишет Рубинштейн. Это ужасающее сочетание бесконечного окружающего его фарса и самой настоящей великой трагедии было непереносимо. Мы устроили ему нескончаемую овацию. [180]
Путешествие обратно в Европу позволило Нижинскому немного расслабиться. Но посреди океана он узнал о захвате власти Советами. В Лозанне он с огромной радостью вновь увидел свою дочь Киру. Они с Ромолой поселились в Санкт-Морице, в швейцарских Альпах. 11 декабря 1917 года Нижинские подписали долгосрочный договор на аренду виллы, расположенной недалеко от горной деревушки. Верхний этаж был отведен под танцевальный зал; большой балкон первого этажа позволял танцовщику утром упражняться на свежем воздухе. Вдалеке от напряженной артистической жизни Нижинский чувствовал себя лучше. Он стал спокойней и дружелюбней, и, по словам жены, «у него было множество замыслов новых балетов». В частности, он увлекся книгой чувственных стихов Пьера Луи под названием «Песни Билитис» и на основе трех стихотворений, к которым сочинил музыку Дебюсси, создал балет. Он состоял из двух сцен: в первой были представлены любовь Билитис и пастуха, во второй – Билитис и девушка, ставшая ее возлюбленной. Балет длился чуть меньше пятнадцати минут. В другом произведении, хореографической поэме, Нижинский намеревался воплотить собственную судьбу. Действие балета он перенес в эпоху высокого Возрождения, главным героем является художник, который с юных лет ищет правду (сам Нижинский). Сначала он – ученик, познающий различные веяния искусства и красоту жизни; его учитель – универсальный гений (Дягилев). Затем к художнику приходит любовь к женщине (Ромола), и счастливая семейная жизнь и работа полностью его захватывают. Для этого балета Нижинский сам придумал декорации и костюмы (придумав роль художника, он сам стал художником). Он также хотел заняться постановкой балета «Ночные бабочки», для которого написал музыку в стиле Шёнберга (если верить Питеру Освальду, получилось неважно [181]):
Главная героиня – содержательница дома [терпимости], когда-то красивая кокотка, а теперь состарившаяся и парализованная женщина, пишет Ромола. Но хотя тело превратилось в руину, дух остался неукротим. Она занимается всеми любовными сделками – продает девушек мужчинам, юношей – старикам, женщин – женщинам, мужчин – мужчинам.
Творческая жизнь Нижинского приобретала все более универсальный характер. Но в совершенстве талант его раскрывался в танце. Из письма Рей-налдо Ану этого периода видно, какие проекты занимали Нижинского:
Я работаю, я сочиняю новые балеты и совершенствую свою систему записи хореографии. Я страстно жажду работать независимо от других танцевальных трупп, где соперничество мешает созданию истинного искусства. Я намереваюсь танцевать с небольшой группой и надеюсь получить интересные результаты.
К несчастью, этого не случилось.
Безумие
Война закончилась 11 ноября 1918 года. Патриотические идеи больше не затмевали умы, и открылось во всей полноте ужасное обличье войны. Нижинский был глубоко потрясен. «Я знаю убийства солдат, – пишет он. – Я знаю их страдания». Его творчество становится все мрачнее, а его рисунки – все абстрактнее, напоминая послевоенные руины, среди которых виднеются лица с безумными глазами и раскрытым ртом. [182] Ромола, считавшая эти работы «пугающими и мрачными», спрашивала его: «Что это за страшные маски?» – и Нижинский отвечал: «Лица солдат. Это война». Зимой он с интересом прочел «Смерть» Метерлинка и «Ecce Homo» Ницше и взялся за работу над новым балетом, который его жена называла «Танец жизни против смерти». При этом его состояние становилось все нестабильнее, а срывы все яростнее. И однажды один из слуг, работавших у Нижинских, сказал Ромоле, что подростком у себя дома, в Сильс-Марии, он выполнял поручения Ницше и что прежде, чем тот заболел и его увезли, философ выглядел и вел себя точно так же, как месье Нижинский сейчас. Нижинский стал позволять себе поднимать руку на жену и даже столкнул ее с лестницы. Наконец, его стали мучить головные боли.
Ромола, оказавшись в безвыходной ситуации, обратилась за помощью к доктору Франкелю (у нее с ним был роман). Пообщавшись с Нижинским за чаем, тот сделал вывод: легкий случай истерии вследствие переутомления, причиной которого, без сомнения, стало то, что «он часами танцевал без передышки (до шестнадцати часов в сутки) в течение многих месяцев». [183] Танцовщик впал в состояние лихорадочного возбуждения, из которого, казалось, больше не выйдет. Он писал Дягилеву: «Я много работаю над танцем. Мои движения все совершенней». Поэтому Франкель решил прописать ему успокоительные средства и прислал под видом массажиста медбрата, чтобы тот держал под наблюдением танцовщика. Спустя несколько дней лечения Нижинский немного успокоился. Он подружился со своей «сиделкой», они вместе совершали пешие прогулки, и вскоре, по словам Ромолы, к Вацлаву «вернулось былое озорство». Ей даже казалось, что «он играет роль пресыщенного фата». Без сомнения, Нижинский хотел доказать жене, что, несмотря на ее подозрения, он не безумен и понимает, что «массажист», которого она наняла, на самом деле медбрат. Он снисходительно подтрунивал над ней. Ромола рассказывает: когда их испанские друзья, приехавшие повидаться с ними, пригласили их на чай и спросили у Вацлава, чем он занимается последнее время, тот ответил:
Видите ли, я – артист, но сейчас у меня нет труппы, и я скучаю по сцене. Я подумал, что будет интересно проверить, насколько хорошо я могу играть, и поэтому шесть недель подряд я исполнял роль сумасшедшего, и вся деревня, и моя семья, и даже врачи мне поверили. За мной под видом массажиста присматривает санитар из психиатрической больницы.
Несмотря на то что их жизнь постепенно превращалась в трагифарс, Нижинский решил дать представление для всех своих друзей. Спектакль должен был состояться 19 января 1919 года, в бальном зале отеля «Сювретта-Хаус».
В день представления около двухсот человек ожидали первого публичного выступления Нижинского после возвращения в Европу в 1917 году. Он же пребывал в состоянии крайнего нервного возбуждения. Нижинский хотел показать публике, «как создаются танцы», вспоминает его жена, «муки творчества, через которые проходит художник». В карете, которая везла их в отель, Ромола спросила, под какую музыку он намеревается танцевать, но Нижинский вскричал: «Тихо! Это мое венчание с Богом!» [184]
Зрители в напряжении ожидали появления Нижинского. Он вошел в репетиционном костюме, взял стул и сел лицом к залу. Все сидели молча. Время шло, но танцовщик оставался неподвижным. Ромола вспоминает, что она страшно нервничала. Это и понятно: в 1919 году танцовщики никогда не находились на сцене без движения. Сегодня нас это уже не может шокировать: в балете «Песни скитальцев» [185] тайваньский танцовщик в образе буддийского монаха больше часа проводит на сцене в полной неподвижности под дождем из золотого риса. Опять Нижинский опередил свое время. Зрители просидели абсолютно неподвижно полчаса, когда пианистка Берта Ассео заиграла прелюдию Шопена № 20 в до-миноре, и Нижинский стал двигаться, делая соответствующее движение под каждый аккорд, [186] согласно методу Далькроза. Он показывал «войну со всеми ее страданиями, разрушениями и смертью», пишет его жена. Он отдавался танцу с исступлением, выплескивая наружу все, что кипело у него внутри. Это выступление сверкало последними всполохами умиравшего огня. Нижинский лаконично запишет в дневнике: «Публика пришла развлекаться. Она думала, что я танцую для развлечения. Я показывал вещи страшные». Его выступление на самом деле произвело сильнейшее впечатление на зрителей. Ромола пишет:
