Валерий Цапков - Шоколадная медаль
- Часов в шестнадцать. Путевой лист до семнадцати.
Всегда, когда Олегов приезжал сюда, на аэродром, он испытывал чувство легкости: его полк далеко, никто не вызовет, никто не поставит в строй. Но сейчас было еще одно чувство - азарта и неуверенности. Вроде и расклад карт неплохой, но в случае проигрыша очень высока ставка...
... Одноэтажный модуль штаба дивизии пах особым запахом кондиционного воздуха, с легким химическим привкусом. Олегов нерешительно вошел внутрь и осмотрелся. Сбоку, за стеклом, сидел оперативный дежурный и читал газету, часовой у знамени, увидев его, принял строевую стойку, но тут же ослабил ногу, увидев, что офицер остановился на входе. Чувство азарта ушло, уступив место возросшей неуверенности. Олегов знал, кого искать, но не был уверен, что найдет нужные слова. Может, сначала по магазинам, - подумал он, затем уткнулся взглядом в доску объявлений и стал читать. На широкой доске висело несколько листков. Один из них предлагал сдать по двадцать пять чеков для строительства памятника на Поклонной горе в Москве, другой оповещал о том, что один из лидеров оппозиции, Раббани, владеющий в Кабуле двумя сотнями такси, поставил задачу своим подручным, выкрадывать советских военнослужащих и гражданских специалистов, поэтому на такси ездить категорически запрещается. Еще одно объявление давало описание новых таблеток , применяемых противником для отравления воды. Там же висела вырезка из какого-то журнала с изображением мин стран блока НАТО.
Пока Олегов читал все эти объявления, смелость и решительность у него совершенно улетучились, на душе стало тоскливо. Так ничего и не решив, он вышел из штаба, прошел мимо чахлого фонтанчика и свернул в сторону военторга артполка. Скользнув глазами по торцу модуля, он заметил табличку, на которой желтыми буквами на красном фоне было написано: ''Редакция газеты ''Гвардейская доблесть''. Да, мне ведь краска нужна, вспомнил он. Дверь была заперта, он позвонил, сонный солдат приоткрыл дверь и сказал, что офицеры все в модуле, ночью делали выпуск, без них он ничего не даст. С секретарем газеты у него было шапочное знакомство, вот замполит роты и попросил его достать немного типографской краски разных цветов, чтобы нарисовать наглядные пособия для политзанятий.
За дверью, где жил Забельский, секретарь газеты, и еще четверо, судя по списку на двери, явно ''гудели''. Слышались веселые голоса, бренчание гитары. Олегов осторожно постучал, голоса стихли.
- Кто?
- Свои, - развязно ответил Олегов, пытаясь интонацией успокоить компанию.
Дверь отворили, Олегов вошел. Человек пять, из них двое в гражданской одежде, в картинных позах сидели на двух кроватях, между кроватями стояли две сдвинутые табуретки, уставленные стаканами и снедью. Бренчание гитарных струн неслось из двухкасетника, рядом стоял мольберт и приоткрытая коробка с красками.
- Знакомьтесь, это Миша, из семнадцатого, - представил его Забельский.
- Присаживайся!
- Да я по делу. Николай, краски чуть-чуть дашь? - спросил Олегов, делая вид, что совершенно не замечает бадьи, нескромно выглядывающей из-под кровати. Забельский махнул рукой, усадил его рядом с круглолицым лейтенантом в полушерстяной полевой форме, в которой офицеры ходят только в Союзе. Олегову дали стакан, Забельский зачерпнул из бадьи котелком и разлил всем мутной беловатой жидкости. Брагу Олегов любил, любил за то, что она быстро ударяла в голову, но так же быстро, с мочой улетучивалась, что в военной обстановке было ценным.
- Слушай, вот он про Эдика вашего хочет написать очерк в окружную газету, а мы не советуем, - Забельский кивнул головой в сторону лейтенанта, тот глянул круглыми карими глазами на Олегова.
- В общем-то, вы правы, - пожал плечами Олегов.
- Но почему? - с досадой спросил лейтенант.
- Честно скажу, сам не знаю, - солгал ему Олегов и невольно улыбнулся.
Он вспомнил, как Эдик, старшина разведроты, экзаменовал Найденова в знании английского языка, а тот все недоумевал, чего это прапорщик привязался. Эдик потом по секрету спросил у Олегова, надежный ли парень Найденов, можно ли его взять с собой в качестве переводчика в публичный дом. Олегов посоветовал взять, но Эдик сам отказывался от затеи, до него дошел слух, что в Кабуле свирепствует трудноизлечимый гонконгский триппер.
- И все вот так, - со злостью сказал лейтенант, допил свой стакан и обратился к своим коллегам по перу. - Ладно, мужики, вы мне за три дня много чего рассказали, но мне нужен негатив. Иначе меня в Ташкенте, когда вернусь из командировки, не поймут.
Компания примолкла, обернулся даже мужик в штатском, которого Олегов не сразу заметил. Тот все это время пытался рисовать портрет старшего лейтенанта, тот спал на стуле, уронив голову на баян, лежащий на коленях. На картине старлей с баяном не спал, а задумчиво глядел вдаль.
- А нету негатива, у нас все классно, - зевнув, ответил толстенький капитан.
- Тогда я пойду и найду сам. Да вы и сами кое-чего по пьяни наболтали, - злорадно сказал темноглазый лейтенант.
- Ты ведь на боевые собираешься с полтинником? - как бы между прочим спросил Забельский.
- Да при чем тут это?
- А ведь по одному ходить нельзя. Тебе сопровождающих дадут, человека два.
- Ну и что?
- А ты не боишься, что тебя на мину посадят?
- Как?!
- А вот так, - Забельский сделал мечтательное лицо и нараспев, как учат в школе на уроках художественного чтения, произнес: ''..Внезапно из-за скалы громыхнул взрыв. Все бросились туда, но мужественного журналиста, истекавшего кровью, спасти уже не удалось...''
- Мужики, да вы что, серьезно?! - жалобно спросил лейтенант, про подобного рода трудности в сборе материала в училище не рассказывали.
- Шутим, конечно, не принимай всерьез!
Все смеялись. Улыбался и лейтенант. Согласно училищного курса марксистско-ленинской философии второй стороной основного вопроса философии являлось: познаваем ли мир. За эти три дня в Кабуле этот вопрос заслонил для него все остальные. Замполит дивизионной разведроты с усмешкой рассказал, как они привезли пленного ''духа'' в роту, заставили выучить наизусть обязанности дневального на русском языке, кормили кашей из столовой - тот был счастлив, получая каждый день бачок перловки, а когда надоело забавляться, отвели на пустырь за автопарком и посадили на ящик с тротилом, предварительно связав.
- Мы ему сказали, Али, спроси у Аллаха, какая погода завтра, после чего подожгли огнепроводный шнур...
- Неужели правда?!
Тот замполит внимательно посмотрел в глаза корреспонденту окружной газеты, поскучнел и ответил:
- Уж и пошутить нельзя! У кого хочешь спроси, не было такого.
