Игорь Тимофеев - Ибн Баттута
Из Абадана Ибн Баттута направился в Нуристан. Дорога заняла десять дней. Неподалеку от Тустера начались горы, узкая, протоптанная в траве тропинка шла берегом реки Карун. Зима была на исходе, кое-где в горах уже начал таять снег, и высокая паводковая вода неслась, вспениваясь водоворотами, почти вровень с обрывистым берегом.
В нескольких милях от города река перекрыта плотиной, построенной еще в III веке н. э. сасанидским царем Иапуром I. Арабские географы X века называли эту плотину персидским словом «шадурван», но местные жители овут ее «Бенд-и-Кайсар» — «царская плотина», поскольку, по преданию, ее возводили римские солдаты при участии самого императора Валериана, плененного персами в сражении под Эдессой.
Тустер, главный город Хузистана, выстроен на скале, большинство домов в нем двухэтажные, причем первые этажи, как правило, сложены из камня, а верхние — из кирпича. Въезд в город — через ворота Баб аль-Мусафирин, к которым, по словам Ибн Баттуты, ведет длинный понтонный мост.
В Тустере путешественник остановился в городском медресе, предстоятелем которой был известный ученый Шараф ад-дин Муса. Сразу же по приезде Ибн Баттута провел, целый день, беседуя с ученым шейхом и его учениками в тенистом саду духовной школы, на берегу реки Карун. Восхищенный эрудицией и неистощимой любознательностью своего молодого гостя, шейх Шараф ад-дин оказал ему и его спутникам особое гостеприимство, назначив им из средств школы ежедневное содержание, включавшее изысканные блюда из мяса и дичи с обжигающим рот персидским перченым рисом.
К сожалению, в полной мере насладиться гостеприимством хлебосольного хозяина Ибн Баттуте и его спутникам не удалось. Уже на второй и третий день пребывания в Тустере всех их свалила с ног жесточайшая лихорадка. По-видимому, малярия, так как Ибн Баттута упоминает, что болезни такого рода случаются в Дамаске и других городах, где, по его словам, «много воды».
Благодаря заботам шейха Шараф ад-дина Мусы, о котором Ибн Баттута сохранил самые теплые воспоминания на всю жизнь, болезнь постепенно пошла на убыль, и через две недели путешественник окреп настолько, что стал готовиться к выходу в путь.
В начале марта 1327 года Ибн Баттута прибыл в столицу Луристана Идадж, где остановился в обители, принадлежавшей одному из приближенных местного султана.
Ибн Баттута упоминает о своей встрече с султаном Афрасиябом из династии Хазараспидов и дает ряд красочных подробностей к живых штрихов, не допускающих сомнения в подлинности описываемого им события. Между тем хорошо известно, что султан Афрасияб был возведен на престол не ранее 1340 года, а в 1327 году, когда Ибн Баттута посетил Идадж, у власти в Луристане находился известный своей набожностью и благочестием султан Ахмед.
В объяснении явной хронологической неувязки полоягамся на мнение чешского арабиста И. Хрбена, который считает, что Ибн Баттута посетил Идадж дважды: сначала в 1327 году, во время путешествия по Персидскому Ираку, а потом в 1347 году, когда возвращался на родину из странствий по Индии и Китаю. Тогда-то и состоялась его встреча с Афрасиябом, которую он по ошибке отнес к 1327 году.
Как многие правители ильханского государства Хулагуидов в Иране, султан Афрасияб страдал хроническим алкоголизмом. Он радушно принял Ибн Баттуту и, с интересом расспрашивая его о Марокко, Египте и Хиджазе, то и дело прикладывался к золотому и серебряному кубкам с вином, стоявшим перед ним на столике из эбенового дерева. К концу приема он заметно захмелел и заплетающимся языком принялся расхваливать добродетели одного из своих придворных.
Ибн Баттута глядел на него с отвращением. Когда, выговорившись всласть, султан вспомнил о своем госте и дал ему слово, вместо полагающихся панегириков Ибн Баттута сказал такое, от чего даже у видавших виды придворных побежали мурашки по спине.
— Ты сын султана Ахмеда, известного своим благочестием и воздержанием, — холодно заметил он. — Не существует и не может существовать никаких претензий к тебе как к правителю, кроме этого…
Ибн Баттута кивком головы указал на опорожненные кубки, валявшиеся у ног Афрасияба.
Придворные расходились молча, не поднимая глаз на Ибн Баттуту. Лишь один из них, тот самый богослов, которого похвалил султан, вышел с Ибн Баттутой в переднюю и, поцеловав туфли Ибн Баттуты, положил их на голову.
— Да благословит тебя аллах, — прошептал он задумчиво. — Сегодня ты сказал султану то, что никто и никогда не осмеливался сказать ему. Я надеюсь, что твои слова произвели на него должное впечатление…
Прямодушие и смелость находили поклонников во всякие времена.
Из Идаджа Ибн Баттута направился в Исфахан. Плодоносная равнина, со всех сторон окруженная горами, оказалась ему раем. По словам известного географа амдудлаха Казвини, благодаря мягкому климату и обильному орошению здесь могли произрастать все растения, кроме граната. Последнее обстоятельство также свидетельствовало о благоприятности края: известно, что гранатовые деревья приживаются только в местностях с плохим климатом.
В окрестностях города обилие голубиных башен, которые местные жители называют вардэ. Голубиный помет используется для удобрения почвы, и поэтому еще Газан-хан строго-настрого запретил своим сокольничим отбирать у крестьян голубей или охотиться в этих местах. Речка Зенде-руд, предмет гордости исфаханцев, вызвала у Ибн Баттуты ироническую улыбку: желтая застойная вода, дурно пахнувшая городскими нечистотами, была совсем непохожа на то «лазурное море», с которым в запальчивости сравнивали ее честолюбивые местные барды. К юго-востоку от Исфахана воды Зенде-руд вовсе исчезали в солончаках, но исфаханцы верили, что в Кермане река вновь выходит на поверхность земли и впадает в море.
В Исфахане одна из самых крупных на Востоке колоний иудеев, которых местные жители считают потомками пленников Навуходоносора. «Пленники Навуходоносора» обитают здесь чуть ли не с тех достопамятных времен, когда по мановению руки Александра Македонского на берегах Зенде-руд возник город Джей; из четырех его врат одни так и назывались Яхудийе, что в переводе с арабского означает «иудейские врата».
Как и всюду, исфаханские иудеи промышляли оптовой торговлей, держали золотые и серебряные ряды, ростовщические конторы, красильни, винные лавки и притоны, где по ночам собирались люди, не боявшиеся ни аллаха, ни шайтана.
Ростовщичество, по Корану, тяжкий грех, ибо получать барыш с ссуды, выдаваемой на оговоренный срок, значит, наживаться на времени, а временем не волен распоряжаться никто, кроме всевышнего. Иудеям же такой запрет кажется смешным, а поэтому исфаханские иудеи благоденствуют. Впрочем, не жалуются на жизнь и их соплеменники в Хилле, Куфе, Басре, Хамадане, Ширазе, Самарканде, Газне.