Ваан Тотовенц - Жизнь на старой римской дороге
— Ты что здесь делаешь, сынок?
— Это я для дедушки, — отвечал Овнатан.
Ничего не поняв, Иеремия молча обнял голову сына и поцеловал его.
На следующий день родные помогли Овнатану донести до печи огромный глиняный сундук. Никто из жителей долины и представления не имел о саркофагах, но все согласились, что будет лучше, если положить гроб в этот сундук. Стены сундука Овнатан украсил изображениями цветов и фруктов, растущих в долине.
Утром саркофаг достали из печи и положили в него гроб.
Старшая невестка, мать Овнатана, принесла кувшин с вином, корзину абрикосов и букет роз. Все это она опустила в саркофаг. Вино поставила у изголовья, абрикосы положила в ногах, а розы — на грудь старика.
Потом саркофаг с гробом опустили в глубокую могилу, вырытую над верхним водоемом.
Священник и дьячки запели «Со святыми упокой». Им подпевали родные и друзья покойного.
Через несколько дней Иеремия и его братья запрягли арбу, взяли кирки и поднялись на гору. Там они откололи от скалы огромную каменную глыбу с белыми и зелеными прожилками, привезли ее в город и отдали каменотесу, чтобы тот сделал из нее могильную плиту.
Все то время, пока мастер трудился над камнем, Овнатан сидел в дальнем углу гончарной и что-то лепил из глины.
Никто не замечал его. Все внимание многочисленной родни Андреаса было приковано к, каменотесу, с него не сводили глаз, следили за каждым ударом его молотка, А Овнатан все копался в углу.
Однажды к нему подошел Иеремия.
— Что ты тут делаешь? — спросил он.
— Посмотри сам. Как ты думаешь, на что это похоже?
Иеремия долго и внимательно разглядывал большой ком глины, который лежал перед Овнатаном, но так и не понял, что он собой изображал.
— Ни на что не похоже, сынок, — заключил он наконец.
Вскоре надгробная плита была готова. В одном ее углу, в том месте, где не было зеленых прожилок, каменотес решил начертать слова эпитафии. Другой угол он украсил орнаментом с изображениями кувшинчика с чаркой и виноградной грозди с листьями. Плите он придал вид выложенной из кирпича стены.
Иеремия и его братья долго думали о том, какую надпись надлежит сделать на плите. Проспорив всю ночь, они разошлись только с рассветом, так и не придя к согласию. Наконец братья решили позвать старейшего из учителей города и спросить у него совета.
Учитель пришел, выпил вина, съел вяленого мяса с приправой из острого красного перца, рассказал, где и когда встретил он впервые блаженной памяти достойного Андреаса, о чем с ним говорили, и даже с точностью указал место, в котором находится сейчас душа старого гончара.
Когда учитель заговорил о душе Андреаса, все встали и перекрестились.
— Какую надпись сделать нам на могильной плите? — наконец решился спросить учителя Иеремия.
Учитель поднес палец к виску, помолчал с минуту — так он делал каждый раз, когда о чем-нибудь думал, — и сказал:
Здесь покоится
первый гончар страны Андреас,
раб Иисуса Христа,
сын Давида и Мариам.
Присутствующие снова встали и перекрестились.
В этот миг со скрипом распахнулась тяжелая входная дверь. Это свежий ветер пронесся по долине между деревьями и виноградными лозами и зашелестел в высокой, почти в рост человека, траве.
Каменотес целый день высекал надпись.
В следующее воскресенье, отслужив в церкви обедню за упокой души Андреаса, родные отнесли плиту на могилу старика.
— А где Овнатан? — спросил Иеремия у жены, не найдя его среди присутствующих.
— В гончарной…
— Что он там делает?
Она пожала плечами.
Вернувшись домой, Иеремия заглянул в мастерскую. Овнатан сидел там, облокотившись на станок, устало склонив голову: последние дни он почти не спал. Иеремия подошел к сыну, чтобы упрекнуть юношу за то, что он, любимый внук Андреаса, не присутствовал при установлении надгробья на его могиле. Но тут он увидел на станке глиняное изваяние и застыл от удивления.
Глина, обретшая форму, поражала явным сходством со старым гончаром.
— Овнатан! — воскликнул Иеремия.
Овнатан поднял голову и устало улыбнулся.
— Я хочу, отец, чтобы дед продолжал жить в изваянии, — слегка охрипшим от волнения голосом сказал он.
— Пусть солнце, что долгие годы светило твоему деду, озарит своим сиянием и твою жизнь, сынок! — с трудом сдерживая волненье, прошептал старший сын Андреаса.
Иеремия долго разглядывал закрытые, как в день смерти, глаза своего отца, его густые брони, длинные волосы, открытый широкий лоб, огромную, во всю грудь, бороду и руки со вздувшимися венами.
— И это сделал ты, Овнатан?
— Да.
Так впервые узнал Иеремия, что можно создать из глины. Раньше ему и в голову не приходило, что она годится на что-нибудь иное, кроме поделки кувшинов, тазов, чаш и кирпичей. Единственное изваяние, которое он видел в жизни, было «Распятие Христа».
— А что теперь делать с этим?..
Иеремия запнулся, он не знал, как назвать то, что стояло перед ним. Ведь это была не миска, не чашка и не кувшин.
— С изваянием? — спросил Овнатан.
— Да, — прошептал Иеремия.
— Будем обжигать.
Отец и сын взяли бюст Овнатана, поставили его в печь. И когда из трубы гончарной повалил дым, жители города с удивлением переглянулись: до сих пор не было еще случая, чтобы кто-либо работал в воскресенье.
Домой Иеремия и Овнатан вернулись только к рассвету. Проснувшись в полдень, они поспешили к печи. Она все еще была горячая, фигура же затвердела, стала красной, как вареная свекла.
— Пусть она останется тут до вечера, — посоветовал Иеремия. — Ветер охладит печь, вместе с ней остынет и глина.
— Пусть останется, — согласился Овнатан.
Но когда вечером изваяние было наконец извлечено, юноша огорчился. Оттого, что его обжигали в сыром виде, оно местами потрескалось. Но Иеремия ничего не заметил. Он пришел в восторг, разглядывая широкий лоб, густые брови и огромную бороду отца.
В следующее воскресенье вся огромная семья Андреаса, его внуки и правнуки, зятья и невестки собрались вновь. Взяв изваяние, они перенесли его через овраг на могилу старика и водрузили на плиту.
И еще долго потом приходили сюда удивленные жители долины, восхищались изваянием и читали эпитафию:
…АНДРЕАС…
СЫН ДАВИДА И МАРИАМ
10Где и как Овнатан научился ваять, никто не знал. Между тем он уже давно втайне от всех часами предавался этому занятию.
Подолгу просиживал он в церкви перед «Распятием Христа», перед изваянием ангелов с крыльями, перед статуями женщин с маленькими, молочного цвета, грудями, свежими, как бутоны розы.
