Чарльз Рууд - Русский предприниматель московский издатель Иван Сытин
В следующем номере «Русского слова» вновь говорилось о демократических корнях Манифеста. «На долю русского народа выпало великое счастье показать человечеству новые способы борьбы», а поскольку Манифест узаконил эту борьбу, правительство обязано освободить всех тех, кто арестован во время революционных событий по политическим мотивам. В качестве следующего логического шага необходимо обеспечить посредством собраний, союзов и обсуждений в прессе широкое участие народа в переустройстве общества. Сытин выступал сторонником западной демократии, и его газета высказывалась за всеобщие, равные и тайные выборы в учредительное собрание для выработки конституции.
Опубликование и обсуждение Манифеста в «Русском слове» стало возможным только потому, что сытинские рабочие, лишь недавно вернувшиеся в типографию после своей сентябрьской забастовки, не приняли участия во всеобщей стачке. Однако в результате той октябрьской стачки приостановилось движение на железных дорогах, от которых зависела доставка сытинской газеты в губернии, и прервалась подача электроэнергии, необходимой для работы печатных станков в типографии «Русского слова». Отчасти Сытин вышел из трудного положения, перенеся печатание «Русского слова» в свою книжную типографию, имевшую автономное энергоснабжение, правда, его редакторам пришлось ужать газетные полосы до формата, приемлемого для книжных печатных станков[259].
Хотя Манифест, как и было задумано, привел к быстрому свертыванию всеобщей стачки, осложнения Сытина со своими рабочими на этом не закончились, поскольку сытинцы да и большинство других московских печатников ухватились за обещание Николая II даровать свободу организаций. Не дожидаясь, пока правительство установит порядок осуществления данного принципа, Московский Совет депутатов от типолитографских рабочих созвал 19 октября собрание, чтобы реорганизовать три с половиной тысячи своих членов в профессиональный союз, который был назван Московским союзом рабочих печатного дела (МСРПД). На собрание пришли примерно восемь тысяч человек. На следующий день хоронили Николая Баумана (большевика, убитого черносотенцем), и около ста тысяч демонстрантов, в том числе сытинцы, запрудили улицы. Спустя десять дней состоялось еще одно массовое собрание нового МСРПД, на котором удалось провести резолюции, призывающие к заключению с Союзом (бывшим Обществом) деятелей печатного дела общегородского соглашения, гарантирующего восьмичасовой рабочий день и действие фабричного устава во всех типографиях; Сытин и все остальные владельцы типографий наотрез отказались выполнить эти требования[260].
Одновременно сытинцы, действуя самостоятельно, давали понять, что у них есть разногласия с администрацией. Так, в октябре, во время дневной смены, Сытин прислал в свою типографию батюшку, дабы он отслужил благодарственный молебен в честь Манифеста, а некоторые рабочие открыто и во всеуслышание высмеяли священника, тот скомкал службу и поспешно ретировался. В ноябре печатники отказались набирать газету «Кремль», которая не принадлежала Сытину, но печаталась в его типографии. Ее редактор Иловайский пытался договориться с рабочими, однако те ни под каким видом не захотели участвовать в издании, на их взгляд, правой, «черносотенной» газеты[261].
Далее, Сытин выделил своим рабочим, якобы для противодействия вылазкам черносотенцев, защитный фонд в две тысячи рублей, на которые его сын Николай закупил пятьдесят револьверов для «рабочей дружины»[262]. Сытин пожертвовал также, сам того не желая, тысячу рублей в кассу МСРПД. На самом деле он выдал рабочим эти деньги на устройство застолья в честь Манифеста, а тс на следующий же день передали их в свой союз на борьбу с царизмом[263].
Упомянутые поступки Сытина, при всей благонамеренности его побуждений, настраивали против него власти, и без того раздраженные либеральным направлением «Русского слова». К их вящему неудовольствию, в ноябрьских выпусках газеты появился цикл из трех статей профессора М.М. Ковалевского, уважаемого ученого, возвратившегося незадолго перед тем из эмиграции, которому предстояло в скором времени участвовать в создании партии демократических реформ. Ковалевский превозносил западные страны как образец политического устройства и утверждал, ссылаясь на английскую историю, что подлинно конституционный строй утвердится в России только тогда, когда будут приняты законы, гарантирующие права человека[264].
Одним из таких прав была свобода печати. Публикация статей Ковалевского сопровождалась дальнейшим противостоянием Сытина и его редакторов из «Русского слова» и книжного издательства с правительством, так как они игнорировали последовавшее 19 октября разъяснение монарха о том, что в Манифесте лишь обещана, а вовсе не узаконена свобода печати. Допустив грубую политическую ошибку, Николай повелел Главному управлению по делам печати объявить о сохранении прежней системы вплоть до принятия новых законов о печати. В ответ возмущенные печатники последовали примеру своих петербургских товарищей, и 7 ноября МСРПД заявил, что издатели должны категорически порвать с «цензорами», иначе им грозят забастовки и другие меры. Когда Сытин и большинство крупных издателей в обеих столицах выполнили это требование, новый премьер-министр С. Юл. Витте обвинил их в том, что из-за своей трусости они скатываются в революцию[265].
Что касается «Русского слова», то Сытин просто-напросто разрешил Благову отменить принудительную бесплатную подписку. Согласно одному из предписаний, действовавших еще с 1865 года, «Русскому слову» и всем неподцензурным журналам и газетам надлежало незамедлительно представлять каждый свежий номер своего издания в местный Комитет по делам печати, который, обнаружив в содержании нечто нежелательное, имел право возбудить судебный иск либо применить такие административные меры, как предупреждения, влекущие за собой закрытие издания. Нарушив это предписание, Благов вынудил чиновников комитета ежедневно чуть свет подкарауливать свежие номера «Русского слова» у газетных киосков.
И вот спустя тридцать восемь дней после выхода царского Манифеста правительственным указом от 24 ноября «Русскому слову» и всем прочим российским газетам была предоставлена обещанная свобода печати. Власти не имели более права напрямую применять административные санкции. Они могли только на основании опубликованного текста возбуждать уголовные дела против таких издателей, как Сытин, а также против его редакторов и авторов. И только если судьи установят, что данная публикация преступает тот или иной закон, тогда суд мог определить наказание, также предусмотренное законом.
